Книга Вязаное счастье попаданки, страница 61 – Ольга Иконникова

Расчет графа де Сорель и его дядюшки вполне оправдался. Против такого аргумента не сработают обычные слова.

Но я почему-то совсем не радуюсь этому. Я слишком хорошо понимаю, что это лишь первый этап проверки. И что, оставшись здесь, у Лефевров, я буду всё время находиться под их пристальными взглядами. Они будут ждать моей ошибки. Любого неосторожного слова или поступка, которые позволят обвинить меня во лжи.

Сейчас мне поверил только сам герцог, но ни его мать, ни его сын не захотят меня признать, и мне каждый день придется доказывать им, что я не мошенница. А сделать это, зная, что я как раз мошенница и есть, будет ох как непросто!

— Пусть она подойдет! — требует герцог.

— Ты не должен этого делать, Ренард! — громко говорит герцогиня. — Не раньше, чем мы убедимся в том, что она не лжет.

— Как еще вы хотите в этом убедиться, матушка? — устало усмехается он. — Сама Эстель нам уже ничего не сможет рассказать. А вот ее медальон уже рассказал очень многое.

Я только сейчас думаю о том, что если они были так близки с женой, то она вполне могла рассказать ему о том, что медальонов было два — у нее и у ее сестры. И если он вспомнит об этом сейчас… Но я тут же себя одергиваю — думать об этом нужно было раньше. А теперь остается только надеяться на то, что ничего подобного она ему не говорила. Или что память герцога его подведет.

— Но если этот медальон все эти годы был у вас, мадемуазель, — ее светлость смотрит на меня всё так же враждебно, как и прежде, — и ваша матушка всё рассказала вам, то почему вы не приехали в Париж сразу?

Ей кажется, что это логичный вопрос. Но даже если бы на моем месте сейчас была настоящая дочь его светлости, то и она была бы удивлена. Герцогиня думает, что это так легко — проделать путь почти через всю страну человеку, у которого нет денег. Это она могла бы сесть в свою карету и отправиться туда, куда ей заблагорассудится. А что смогла бы предпринять бедная девочка из Арля?

Но говорю я ей другое.

— Моя приемная мать сама не знала, кем была та приемная женщина, у которой она украла ребенка. В ее присутствии имя герцогини Лефевр не называлось.

— Матушка, довольно вопросов! — дыхание его светлости учащается.

На его бледном лбу выступают бисеринки пота, и его мать поднимается:

— Этот разговор утомил его светлость. Простите, господа, но мы вынуждены прервать эту беседу.

Мужчины тут же вскакивают и кланяются хозяйке. Я делаю реверанс и собираюсь направиться к выходу вместе с графом и герцогом Альвеном. Но Лефевр на удивление громко говорит:

— Нет! Девушка пусть останется здесь!

— Но, Ренард…

Но на сей раз он не желает слушать возражения матери.

— Дюпон, разместите мадемуазель в одной из гостевых комнат!

Мужчина средних лет в бархатной ливрее (должно быть, дворецкий или мажордом) низко кланяется и подходит ко мне:

— Прошу вас следовать за мной, мадемуазель.

Я смотрю на его сиятельство, который одобряюще мне улыбается, потом на Клодет, которая спокойна как скала, и выхожу вслед за слугой. Я остаюсь в этом особняке одна, без поддержки, и это приводит меня в трепет.

Мы идем по анфиладе, и через раскрытые настежь двери я вижу комнаты, мимо которых мы проходим. Особняк большой и с архитектурной точки зрения довольно красивый — высокие потолки, просторные помещения, широкие окна. Но его внутреннее убранство не отличается ни изяществом, ни хоть каким-то единым стилем.