Книга Околдованная, страница 146 – Лора Таласса

Стоя так близко ко мне, Мемнон гипнотизирует, завораживает.

– Для тебя это закончилось не очень-то хорошо, – замечаю я.

– Закончилось… – задумчиво тянет он. – Закончилась эпоха. Мы – нет. – И он вновь смотрит на мои губы, пробуждая во мне боль, смягчить которую под силу только ему.

– Ты угрожал мне, – говорю я. – И я знаю, что ты, верно, все еще злишься на меня.

– О да, – соглашается он. – Но я стремлюсь к утолению мести и завершению и этой эпохи. Ты и я, Императрица, мы вечны.

Моя магия сочится сквозь кожу – как и его. Силы сплетаются и вьются вокруг нас, цвета сливаются, пока не остается один лишь тусклый багрянец.

Я хочу поцеловать его снова – черт, я всегда хочу целовать этого мужчину, – но это как-то слишком похоже на прыжок со скалы. Не знаешь, куда приземлишься и понравится ли тебе вообще…

Отстраняюсь от Мемнона, втягиваю в себя магию.

Взгляд Мемнона бродит по мне; колдун выглядит слегка опечаленным, но в глазах его понимание.

– Я постоянно забываю, какой пугливой ты была поначалу, – бормочет он.

Брови мои сдвигаются.

– Когда я нашел тебя в Риме, – продолжает он, – ты тоже нервничала из-за меня. Но это изменилось и изменится снова. Как только ты вспомнишь.

– Вспомню? – повторяю я эхом.

– Наше прошлое. – Он тоже отступает.

Вот так даешь древнему колдуну каплю надежды, и он тут же начинает требовать весь праздничный ужин.

– Это невозможно, – говорю я.

– Невозможно? – Он приподнимает брови. – Если бы это было невозможно, ты не могла бы говорить на латыни и сарматском. Не могла бы читать греческий, арамейский или демотический.

Какой, к черту, демотический?

Мемнон берет с моего стола дневник, и я тут же напрягаюсь. На этих листах – мой разум и моя жизнь.

Он находит определенную страницу и поворачивает блокнот ко мне. Тут полно записей, начирканных ручками разных цветов, часть текста выделена, часть – зачеркнута.

Мемнон указывает на каракули в углу:

– Видишь это? – спрашивает он меня.

То, о чем он говорит, больше всего похоже на гребешки волн, разве что каждая увенчана примитивным цветком с тремя лепестками. Странный рисунок – наверное, я просто отключилась на минутку, механически водя карандашом по бумаге.

Мемнон закатывает рукав рубашки и демонстрирует мне одну из своих татуировок.

– Это рога сайгака на моей руке.

Делаю шаг вперед, на миг замираю. Мои каракули действительно выглядят жутко похожими на то, что изображено на его коже.

– Эта страница трехмесячной давности, – говорит колдун. – Ты нарисовала это еще до того, как вообще увидела меня.

Мое сердце, кажется, останавливается. Я могу отрицать бред Мемнона, но не свои собственные записи.

Могу ли я и впрямь быть той женщиной?

Роксиланой?

– Я могу показать тебе больше примеров из твоих книжек, если тебе нужны еще доказательства, – добавляет он.

Прищуриваюсь:

– И сколько же моих дневников ты просмотрел?

Они же личные!

– Ты пытаешься переменить тему, Рокси, – говорит он, захлопывая блокнот. – А я тебе говорю, что твои воспоминания не уничтожены. Они все еще существуют – просто заперты в сознании. Но если бы у тебя был ключ к этому замку, ты могла бы вернуть их все.

Кровь стучит у меня в затылке.

Мемнон бросает взгляд на дневник, который держит в руках.

– Эти записи такие дотошные, такие скрупулезные. Как они, должно быть, важны, – говорит он, проводя большим пальцем по темно-синей обложке, на которой я золотым маркером вывела даты, к которым относится данный дневник. Конкретно в этом описаны июнь и июль сего года.