Книга Смертная, страница 129 – Мария Сакрытина

А вот я теперь, наверное, умею. Или нет? Хм. Воспоминания Шамирам скрыты за этой дверью. Сотни, даже тысячи лет, думать о которых сейчас страшно. Дверь приоткрыли – из-за нее пахнет медом, пряностями и скукой. У последней приторно-кислая вонь: пот, едва прикрытый ароматическими маслами. Примерно так пахнет и от меня, когда я просыпаюсь на полу посреди осколков флаконов и комочков пудры. Меня мутит от мысли, что придется встать и как‐то дальше жить.

Но я встаю. Медленно, сначала на четвереньки, потом, переждав приступ головокружения, на колени. А после, держась за стену, – на ноги. Пошатываясь, подхожу к зеркалу, смотрю и выдыхаю.

Да, я была той похотливой стервой, которую в Уруке изображают едва ли не на каждой стене, перед которой падают ниц и от которой ждут гадости. И что? Это в прошлом. В моей власти стать такой, какой я сама себя устраиваю. Сейчас в зеркале – это тоже я. Не статуя, не идея, не дух. Я.

Страха больше нет. Ха, Дзумудзи с его играми пусть катится к… Отцу – или где он там обожает проводить время? В своем ледяном храме, подглядывая за мной? Больше нет. Я не позволю. У меня теперь есть сила – да что там, всегда была! И я знаю, как ею пользоваться.

Этот медовый аромат, которым пахнет здешний воздух, – это не духи`, не цветы и даже не разлитые масла. Это моя благодать. Она повсюду, и я помню, что в этом мире – в моем доме – это валюта, за которую можно купить верность ду́хов. Это настоящий рог изобилия, если быть с нейаккуратной.

Чего еще я боялась? Остаться здесь навсегда? Ха! Мне больше не нужен Дзумудзи, чтобы вернуться. Я придумаю способ, если захочу.

А я хочу?

Что еще? Саргон узнает, что я человек? Саргон? Ха-ха, Саргон! С тобой, царь, я еще побеседую. У меня целый список претензий, прямо как у Дзумудзи ко мне. Ты, конечно, дрожишь от страха, царь, и теперь я помню почему. Наверняка представляешь, что я сделаю с тобой, когда милость мне надоест. Ты боишься – но боишься недостаточно. Вчера твои слуги привезли меня к тебе во дворец, а не в храм, как следовало. И поселили в гареме, словно какую‐то наложницу! Да, когда ты был мне нужен, Саргон, я позволяла тебе и не такие вольности. Но теперь этому пришел конец.

Кутаясь в благодать, как в плед – хотя в местном климате уместнее сравнение с полотенцем, – я выхожу на балкон и дышу полной грудью. Солнце только‐только встало (ты видишь меня, Уту? Приветствую, брат!), на горизонте еще дрожит золотистая дымка, а небо уже бездонно-синее, точнее любого синоптика обещает жару. В Иштарии сейчас лето, так что неудивительно. Я помню, да, теперь помню – здесь бывает и зима. Дождливая, иногда даже прохладная. Время сестры моей Эрешкигаль.

А сейчас мое. И думать не хочется больше ни о чем. Только смотреть на раскинувшийся внизу сад и город за ним. Мой город. Я дома! Я наконец‐то дома!

Отец-Небо, ты видишь меня? Я вернулась.

– Сорвется! – вдруг скрипит совсем рядом чей‐то голос. – Ай, сорвется!

Вздрогнув, я оборачиваюсь.

По карнизу слева, прямо над постом стражи, цепляясь за стену, медленно идет Юнан. Он облит солнечными лучами, его хорошо видно, но я все равно на всякий случай протираю глаза. Рядом, балансируя хвостом, топчется крыса. Громадная, величиной, наверное, с теленка. Это ее голос я слышала.

– Сорвется! – стонет она. Или это он? – Сейчас точно сорвется!