Книга Смертная, страница 126 – Мария Сакрытина

Я, Шамирам.

Лииса

«Смилуйтесь, госпожа! Зачем вам царевич? Он достоин, без сомнения, но разве мало вокруг других прекрасных мужчин? Молю, оставьте его, одарите вашей благосклонностью кого‐нибудь другого! Заклинаю, госпожа, я люблю его, я не смогу жить без него, не забирайте его у меня, прошу!»

Бесполезные, лишние слова. Мне велено молчать. Не так ли, великая госпожа? Глупый, ни на что не годный дух, которого ваш божественный муж вырвал с небосвода, очевидно, по одной лишь прихоти. Этот дух должен стоять и смотреть, как вы, госпожа, забираете у царевича сердце. Его жизнь для вас бессмысленна, для меня же она – всё.

Будь тихой, незаметной. Терпи, не чувствуй. Исполняй приказы. И молчи, молчи, молчи!

Скрытая густой тенью, я жмусь к стене, смотрю на богиню. Мне хочется кричать: «Ненавижу! Как же сильно я вас ненавижу!»

Госпожа оставила Юнана в живых – сейчас. Но в любой момент может передумать. Наши жизни в ее руках, и пусть моей она распоряжается как пожелает, но Юнан… Я сошла с ума. Да, я безумна, но за Юнана готова… готова даже…

Я готова пойти против бога. Это бессмысленно, глупо и невозможно. Но я это сделаю. Прямо сейчас.

Госпожа всхлипывает. Уже шагнув ей навстречу, я замираю, всматриваясь. Мне видна только спина, словно плащом, укрытая черными волосами, и тонкие белоснежные руки. Богиня держится за зеркало – изящные пальцы напряжены, голова склонилась, плечи подняты и дрожат. В смятении я касаюсь цепи, которой господин Дзумудзи приковал меня к богине. И словно окунаюсь в пламя. Отчаяние госпожи пеплом забивается в рот, душит. Я отшатываюсь, тороплюсь убрать руки – мне чудится на ладонях ожог.

Но почему? Что повергло госпожу в такое отчаяние? Неужели из-за Юнана? Или мои слова?.. Нет, невозможно: богиня не станет обращать на нас внимания больше, чем на пыль под ногами. Разве только нам удастся ее развлечь – что у Юнана, несомненно, получается лучше, чем у меня. Или прогневить – вот здесь первая я. Но что же тогда произошло?

Я смотрю на сгорбленную спину богини и молчу. Юнана я бы успокоила поцелуем. Я бы обнимала его, говорила, что он самый лучший, что все вокруг ошибаются – это они слепы, они ничтожества, они недостойны! Он бы не слышал, но угадал мое присутствие. И улыбнулся бы.

Но я не смею решиться на подобные вольности с богиней. И не хочу. Часть менядаже злорадствует: что бы ни расстроило вас, госпожа, – поделом. Теперь вы понимаете, что чувствую я. Вы успокоитесь, и причина вашего отчаяния, верно, исчезнет. Сам мир у ваших ног, ведь вы – великая богиня. Мне же о подобном могуществе даже мечтать не приходится. Я не могу защитить любимого от вас. Все, что мне дано, – смотреть, как вы плачете, и не пошевелить и пальцем, чтобы вас утешить.

Мелькает тень, от окна доносится шорох – юркая обезьяна, цепляясь за ставень, подтягивается и тяжело падает на золотой столик. Звенят флаконы, рассыпаются сушеные ароматические лепестки, взметается в воздух облачко пудры. Фыркнув, обезьяна спрыгивает на пол. Ее коготки тихо постукивают, пока она идет к зеркалу.

Скрытая тенью, я сжимаюсь в попытке стать меньше. У обезьяны глаза бога, вокруг золотистой шерсти вьется серая, как пепел, благодать. А изо рта доносится голос господина Дзумудзи:

– Маленькая смертная, как ты посмела заставить бога ждать?