Книга Последняя из рода. Скованные судьбой., страница 136 – Виктория Богачева

Мамору кивнул,а затем наклонился ближе, касаясь губами ее шрама.

— Тогда я хочу узнать тебя всю.

Ее сердце пропустило удар. Помедлив, она прикрыла глаза. И больше они не говорили.

Поцелуи становились глубже, требовательнее, и Талила чувствовала, как остатки привычной сдержанности Мамору испаряются. Он почти потерял над собой контроль и держался лишь за мысль, что не хочет сделать ей больно, не хочет ее напугать.

Ткань их одежды шелестела в тишине шатра, когда они снимали ее друг с друга хаотичными, нетерпеливыми движениями.

Огонь, который разгорался между ними, сжигал сомнения, страхи и прошлое, которому не было места в этой ночи.

И в тот момент, когда граница между ними исчезла, Талила вздохнула, затем резко сжала пальцы на его спине. Она давно привыкла к боли, но эта боль оказалась иной. Она не ожидала и закусила изнутри губу, пытаясь не выдать себя.

Конечно же, Мамору почувствовал ее напряжение сразу. И остановился, опалил ее щеку глубоким, тяжелым дыханием.

— Талила… — его голос был пропитан сдержанной нежностью.

Она не ответила сразу. Закрыла глаза, выровняла дыхание, сосредоточилась на его прикосновениях и на его тепле.

Она не хотела останавливаться.

Она не собиралась останавливаться.

Когда её пальцы снова мягко скользнули вниз по его спине, он понял.

И больше не сдерживал себя.

Сначала было неловко, немного болезненно, но затем ее тело подстроилось под его ритм, боль смягчилась, уступая место чему-то новому, теплому, почти обжигающему. Напряжение в теле сменилось сладким расслаблением, дыхание у них обоих стало более жадным и резким, словно воздуха в шатре не хватало, словно легкие не могли вместить всего, что ощущало тело.

И когда все закончилось, когда он укрыл ее плащом, держа в руках, она поняла, что давно не чувствовала себя такой живой, такой настоящей, такой… счастливой.

Талила не сказала этого вслух.

Но затем Мамору, все еще держа ее в объятиях, погладил по плечу и коснулся губами виска.

Она улыбнулась.

Эта ночь останется с ними.

Каким бы ни было утро.

Утром она проснулась одна. От лучей солнца, которые проникли сквозь плотные стенки шатра, и погладили ее по лицу. Талила сонно заморгала и вытянула ладонь, закрывая глаза, а затем шквал острых воспоминаний пронзил ее, и она резко села на футоне, одновременно прикрывобнаженную грудь своей смятой одеждой.

Но она была в шатре одна. Не от кого было прятаться.

Талила повела плечами, прислушиваясь внимательно к тому, что чувствовала. Лопатка, где была печать, не болела. Ее не жгло и не саднило, и она даже пожалела, что не может извернуться так, чтобы увидеть свою спину.

Талила провела ладонью по примятой половине футона, которая все еще хранила отпечаток Мамору. Конечно же, холодная. Он давно покинул шатер.

Почему-то сделалось обидно. Чувство было глупым, и она поспешила отогнать его, и начала судорожно одеваться. Но руки дрожали, и вещи получалось натягивать далеко не с первого раза. Потом она еще долго сидела, прижимая ледяные ладони к пылающим щекам. Когда Талила вышла наружу, ей показалось, взгляды всех самураев обратились на нее.

Она понимала разумом, что внешне ничего не изменилось, что никто, кроме них двоих не знает, что произошло ночью, но все равно чувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение мишенью.