Книга Последняя из рода. Скованные судьбой., страница 139 – Виктория Богачева

— Госпожу Талилу очень трудно беречь, — сказал он, усмехнувшись тонкими, сухими губами.

Мамору вернул ему усмешку. Он сам знал это, как никто.

— И останови, если она решит присоединиться ко мне раньше срока, — стерев с лица даже намек на улыбку, он вновь посерьезнел.

О том, что не прозвучало, им не нужно было говорить вслух.

Если он начнет проигрывать, а Талила захочет отступиться от плана. Если придут вести о его гибели... О сокрушительном поражении, которое он принял от Императора...

Полководец Осака вновь кивнул и повел плечами. Хотел бы он знать, как сможет остановить госпожу, которая в своем упрямстве давно сравнялась с господином. А, быть может, даже превзошла. Мамору не замечал этого лишь потому, что ему Талила подчинялась безоговорочно и неукоснительно. Но она не слушала никого, кроме него...

— Лучше вы не проигрывайте, господин, — Осака, не сдержавшись, фыркнул.

И каково же было его удивление, когда он услышал раскатистый, громкий смех Мамору.

— Я постараюсь, — заверил он все еще с улыбкой.

Когда Мамору вернулся к шатру, Талила уже не спала. Она ждала его снаружи, с отсутствующим видом поигрывая катаной: перебрасывала меч из руки в руку, крутила его в ладони под разными углами, стучала пальцами по острому лезвию, любовалась редкими лучами, что отражались в его гладкой поверхности...

— Пора? — спросила она, оставив свою забаву, едва услышала его шаги.

Он молча кивнул. Талила вдруг осунулась и втянула голову в плечи. Движения мгновенно стали суетными, каким-то рваными, незаконченными. Она хотела убрать катану в ножны, но застыла посередине, посмотрела на Мамору и открыла рот, чтобы что-то сказать, и вспомнила, что так и не спрятала меч, и вернулась к нему...

Ее руки мелко-мелко тряслись.

Мамору подошел к ней и порывисто обнял, притянул к своей груди, и Талила застыла в его руках неживой статуей, часто, тяжело дыша.

— Поклянись, что вернешься, — потребовала она, когда смогла что-то сказать.

— Клянусь, — послушно отозвался он, раз за разом проводя ладонью по ее затылку.

Он хотел запомнить ее всю. Вбить себе в память, на подкорку разума, чтобы она была рядом с ним все то долгое время, что им суждено провести порознь... Запомнить ее запах, ощущение ее волос в своей руки, тепло ее тела, гладкую кожу на лице, вкус ее губ...

Но у них не было времени на долгое прощание, и потому Мамору вскоре отстранился и отступил. Талила проводила его тоскливым взглядом, но не посмела удержать. Она и так порой стыдилась той отчаянной, болезненной силы, с которой она за него цеплялась. Словно он за несколько дней стал для нее всем миром.

— Ты поклялся, — проговорила она, неотрывно смотря на него.

В ее голосе звучали слезы, но глаза были сухими.

Губы Мамору дрогнули в улыбке. Он в последний раз позволил себе коснуться ладонью ее щеки, жадным взглядом впился в лицо, чтобы запечатлеть на своих зрачках. Потом быстро ее поцеловал, развернулся и пошел к центру лагеря, где их уже дожидались самураи.

Вздохнув, Талила выпрямилась и направилась за ним.

Потом он уехал, уведя за собой воинов, а она осталась одна.

***

Но не совсем.

Не единожды он водил за собой войско, но никогда — так.

Прежде он шел по земле и чувствовал за своей спиной Империю. Теперь же Империя лежала перед ним, а позади него были те, кого многие называли предателями. Отступниками. И страна вдруг превратилась для него в неизведанное, опасное болото, где один неверный шаг мог привести к гибели.