Книга Последняя из рода. Скованные судьбой., страница 88 – Виктория Богачева

И уже через мгновение полог колыхнулся, и ее он вошел в шатер. Талила успела отодвинуться на футон, но не успела притвориться спящей.

— С кем ты говорил? — спросила она, посмотрев на раздраженного Мамору.

Вечером накануне она ушла в шатер рано, оставив мужа и его полководцев наедине. И сейчас он выглядел так, словно еще не ложился.

— Это неважно, — отмахнулся Мамору и тяжело опустился на футон.

Она заметила испарину на висках и на лбу, которую он поспешно смахнул тыльной стороной ладони, и почувствовала исходившую от него злость.

— О какой измене шла речь? — но Талила не собиралась сдаваться.

Мамору бросил на нее выразительный взгляд и промолчал. Неловким движением он скинул плащ на футон: было видно, что шевелить спиной и плечами ему очень больно.

— Об измене, за которую казнят, — нехотя, после долгой паузы все же ответил он.

Талила почувствовала, как на плечах и загривке проступили мурашки. Это ведь относилось и к ней. Она выжгла его печать... Смутное беспокойство охватило ее, и в животе внутренности свернулись в тугой узел.

Она ни за что не подпустит к себе никого из императорских прихвостней. И не позволит пленить себя во второй раз. Но что если... что если она не сможет отличить союзника от врага?..

Поневоле ее взгляд метнулся к Мамору.

— Ты ведь понимаешь, что я сделала, когда выжгла твою печать? — спросила она недрогнувшим голосом.

И он вновь поморщился, словно от боли.

— И что со мной захочет сотворить он?..

— Довольно, — бросил Мамору сквозь зубы. — Сперва полководец Осака, теперь ты... Довольно с меня разговоров об измене.

Он намеренно назвал имя полководца, в этом она не сомневалась. У ее мужа почти не бывало случайных оговорок.

— Талила, — позвал он, и она вздрогнула.

Давно не слышала своего имени из его уст.

— Посмотри, что под повязками,— и добавил, чтобы не звучало, как приказ. — Прошу.

Мамору выглядел напряженным, словно готовился к битве. Она перевела взгляд на его руки — сжатые в кулаки, едва заметно дрожащие. Ее дыхание перехватило.

Она не хотела смотреть на то, что стало с печатью. На то, что с ней сотворила она. Она не знала, откуда взялось это сопротивление, и почему ее всю скручивало, стоило только подумать о его рабской отметке.

Возможно, где-то глубоко внутри она все еще боялась. Что у нее ничего не получилось. Что они все ошиблись...

Но и отказать ему она не могла.

— Хорошо, — сказала она и опустилась рядом с ним на колени.

Мамору не двигался, но его плечи чуть приподнялись. Он позволил снять с себя рубашку, и не проронил ни звука, хотя она знала, что ему было больно. Затем он развернулся к ней спиной, и Талила увидела, что в нескольких местах ткань повязки потемнела от крови, которая все еще сочилась из раны.

Она потянулась за бурдюком с водой и, смочив ткань, принялась медленно и осторожно раскручивать ее, иногда помогая себе кинжалом. Его кожа под ее пальцами была горячей, а вот по ее рукам пробегал холодок всякий раз, когда она слышала, как Мамору судорожно втягивал носом воздух, когда чувствовала, как он вздрагивал, когда видела, как напрягались на спине мышцы и жилы.

Талила зажмурилась на мгновение, когда вся повязка оказалась на футоне. Выругав себя за трусость, она открыла глаза и впервые посмотрела на творение своей руки.

Ожог выглядел страшно. Он будет заживать еще не одну неделю и никогда не заживет до конца, потому что следы столь сильного магического вмешательства не исчезают. К прочим шрамам Мамору добавится еще один, самый жуткий из всех.