Книга Последняя из рода. Скованные судьбой., страница 87 – Виктория Богачева

— Я должна сказать, — пробормотала она тихо, сжав ладони в кулаки.

Она наклонила голову и не сразу посмотрела ему в глаза.

— Я знаю, что ослушалась тебя. И понимаю, что сделала... Что набросилась на тебя со спины. Я знаю, что рисковала… твоей жизнью и своей. Но иначе я не могла.

Она вспомнила тот миг: его неподвижное тело, горячечный бред и ее отчаянное желание спасти ему жизнь. Тогда она действовала на грани — рискуя собой и им. Сейчас, глядя на него, почти восстановившегося, она ощутила прилив огромного облегчения, смешанного со страхом, что он может все-таки осудить ее за неповиновение.

И будет прав.

Мамору бросил короткий взгляд в сторону: на них уже косились самураи. Раздражение глухо заворчало в груди: ей следовало начать этот разговор в другом месте и в другое время. Когда они оказались бы наедине.

Но, наверное, она не могла.

Он повернулся к ней и увидел, что жена медленно опустилась на одно колено, склонив голову так, что прядь темных волос соскользнула на ее щеку.

— Прости меня, — тихо произнесла она, и голос ее дрогнул. — Я ослушалась тебя и готова принять любое наказание, которое ты посчитаешь нужным.

— Встань, — негромко и тотчас произнес Мамору.

Его голос, несмотря на внешнюю сдержанность, звучал мягче, чем она ожидала.

Талила ощутила, как дыхание сбилось. Мамору посмотрел на окружавших их самураев, которые незаметно отводили взгляды глаза, соблюдая приличия. Весь лагерь затаил дыхание. Затем он сделал шаг вперед и опустил ладонь на ее плечо.

Он бы заставил ее встать, если бы чувствовал силы.

— Поднимись, — повторил Мамору. — Никакого наказания не будет. Ты спасла мне жизнь. Это все, что я хочу помнить.

Она медленно выпрямилась, чувствуя, как облегчение наполняет грудь. Порыв ветра прошелся по лагерю, словно сметая остатки напряжения. Самураи, до этого застывшие в почтительном молчании, наконец позволили себе выдохнуть и вернуться к делам, которыми должны были заниматься.

Мамору не ожидал, но Талила вновь заговорила с ним.

— Хорошо, что ты встал на ноги. Я рада, — голос ее слегка дрогнул, и она быстро кашлянула.

— Благодаря тебе, — сказал он чуть тише. — А теперь идем. Тебе нужно отдохнуть. Мне — тоже.

Они двинулись в сторону центрального костра, где полыхали бревна. Идти ему было больнее, чем когда он только покинул свой шатер, и каждый шаг давался Мамору с трудом. Талила шла рядом, не смея предложить помощь. Но ему все равно отчего-то казалось, что между ними теперь натянута невидимая нить. Очень тонкая, почти прозрачная, сотканная из зачатков доверия, благодарности, перемешанных с чувством вины. И непонятно откуда взявшейся нежности, о которой он предпочитал не задумываться.

Но он помнил, как внутри все перевернулось, когда Талила опустилась перед ним на колено прямо в снег.

Для него ничего уже и никогда не будет, как прежде.

Приглушенные голоса разбудили ее посреди ночи. Талила открыла глаза и не сразу вспомнила, где находится. Бросила быстрый взгляд на футон напротив себя: пуст. Мамору в шатре не было. Как не было и его теплого плаща. Перехватив рукоять меча, с которым теперь не расставалась, она скользнула к пологу и замерла, затаив дыхание.

— Мы больше никогда не станем об этом говорить. Это измена, — голос Мамору прозвучал жесте, чем она когда-либо слышала.