Книга Умри со мной, страница 63 – Юлия Селиванова

Рон проснулся за полдень. Как ни странно, но чувствовал себя отдохнувшим и спокойным, – смотреть на Агату он не решался, он знал, что она умерла. Боковое зрение выхватывало тяжелый – виолончельный – изгиб спины, недвижный край одеяла.

Пора было приниматься за работу. Рон медленно, но уверенно встал, холодный пол покусывал подошвы, все вокруг тонуло в слабом солнечном свете, – скупом, будто бы его дали взаймы.

Обойдя кровать, Рон наклонился над Агатой. Коснулся одной рукой ее головы, второй – своей татуировки. Что-то незаметное скользнуло по строгим чертам женщины, она вздрогнула, глазные яблоки провернулись под веками, словно она просыпалась от долгого мирного сна.

– Агата, – позвал Рон. – Агата, нам пора.

Она открыла глаза и неуклюже, как-то квадратно встала с кровати, – ее спина согнулась, волосы висели длинными прядями-стрелками вокруг бледного лица. Движения напоминали движения какого-то дьявольского механизма – резкие и лишенные ощущения собственного тела. Словно кто-то двигался внутри Агаты, а сама Агата была уже далеко.

Рон еще раз коснулся татуировки на руке, весь его облик мгновенно преобразился: вместо простыни, небрежно повязанной на поясе, его тело покрыла тонкая эксомида, в которой – наперекор греческому канону и в дань азиатскому хаосу красок, который Харон так любил, – сверкали вшитые мелкие осколки зеркала. Или зеркал – Харон и сам не мог бы сказать точно. В остальном хитон повторял классический образ: закрыто только правое плечо, а левое – обнажено. В древности натереть кожу непосильной ношей было дешевле, чем испортить дорогую ткань.

Собственная кожа дешевле одежды.

Эксомида – одежда рабов и моряков – невероятно шла Рону. Он выглядел как бог с древней фрески. По сути, он и был им – бесстрастным и в то же время бесконечно страдающим во исполнение своей миссии.

Зеркало, за которым еще вчера вечером Рон застал Агату, провалилось само в себя, став чем-то вроде прохода. Когда они с Агатой подошли к нему, Рон помог женщине вкарабкаться на туалетный столик.

– Шагай, не бойся. Я пойду с тобой, – Рон мягко подтолкнул ее в темноту. Агата, на секунду качнувшись, провалилась во мрак. Рон одним прыжком исчез вслед за ней.

…Гигантский маятник принес их на выступ старой водонапорной башни. В окно был виден песчаный пляж, он начиналсяпрямо под башней. Прозрачная до синевы вода слепила глаза отраженным солнцем. Агата смотрела не моргая, свет не мешал ей.

– Здесь будет твой покой, Агата.

Поддавшись минутному чувству, Рон, стоя у нее за спиной, сжал Агату за плечи. Острое ощущение прошлой ночи не покидало его, но оно накладывалось на отстраненность предназначения, Рон и чувствовал, и не чувствовал одновременно. Агата молчала. Рон постепенно отпустил ее, уйти казалось немыслимым, но и остаться он не мог.

– Рональд, – голос шел как будто издалека, но это говорила Агата. – Рональд, ты будешь навещать меня?

Рон обернулся в дверях.

– Буду, Агата.

В ту секунду, когда Дина на глазах у Рона провалилась в воду, – сердце Рона тоже провалилось куда-то в пятки, оттянув внутри пульсирующую пустоту. Рон метнулся к пруду, не раздеваясь шагнул в воду, сразу почувствовал, как вода проникла в кеды и джинсы.

Каждый раз, вспоминая это ощущение после случая с тонущей Агатой, Рон слышал в голове водяной голос: кеды и брюки – мое, мое, вода заполняет все щели и пустоты, и вдруг ты понимаешь, насколько вещи не твои, насколько в них много места для чужой стихии… да и тело не твое, ничего на свете не твое. На самом деле странное и страшное ощущение, если его запомнить. Рон помнил.