Книга Рэм, страница 20 – Микита Франко

Но про Полину он фантазировал ещё весь урок истории и потом немного на химии. Представлял, что там у них и как, но картинки плохо собирались в цельный образ: так, какая-то умилительная ерунда. Вот Арсений Иванович ждёт Полину после уроков, чтобы проводить до дома. Или вот Полина мерзнет под дождем, а Арсений Иванович накидывает ей свою куртку на плечи. Он милый вообще-то. Ему тоже около сорока, не такой красавчик, как Синцов, но обаятельный. Может, если бы сердце Рэма не было занято беспрерывными страданиями по отцу Елисея, он бы выбрал страдать по учителю истории. Тот хотя бы доступней — смотреть можно хоть каждый день. И на переменках подглядывать, подкрадываясь к кабинету.

Елисей же подошёл к Рэму после химии, как будто ничего не случилось, а субботняя выходка с револьвером — это… это у них в семье такие традиции. Обычный элемент вечеринки, такой же обыденный, как гирлянды и большой торт.

Пока Рэм стоял у окна, копаясь в рюкзаке в поисках контурных карт, Елисей остановился рядом, оперся на подоконник поясницей, и заговорил с ним так, словно это… нормально. Словно нормально после всего, что случилось, остановиться рядом и заговорить.

Рэм предыдущие два урока всеми силами избегал сталкиваться с ним взглядом. С Французом и Скрипачом тоже — они сели вместе, отдельно от него, и хотя Рэм считал это несправедливым (он же ничего не сделал! не он яблоко на голову Илюхе поставил), в то же время это было… как будто бы справедливо. Во всяком случае, он не чувствовалсебя вправе заговорить с ними, и уж тем более навалиться на их парту с претензиями: чё, мол, отсели.

— Слышал, вам понравилось? — начал Елисей как бы невзначай, скользнув равнодушным взглядом.

Рэм напрягся, но отчего-то зассал посылать Елисея. То есть, понятно — от чего. От любви к его отцу, от желания появляться в этом доме снова и снова, независимо от того, что в нём будет происходить — до тех пор, пока будет возможность смотреть на Сергея. Хотя бы мизерная. Хотя бы призрачный шанс этой возможности.

Когда молчание затянулось, Рэм дипломатично проговорил:

— Нам не очень понравилось. Особенно Илье.

Елисей усмехнулся:

— Да он ссыкло. Всего-то нужно замереть на секунду.

Рэм возмутился:

— Я бы посмотрел, как у тебя это получилось!

— Хочешь посмотреть? — оживился Елисей. — Давай.

Это уже звучало совсем сумасшедше, и, осекаясь, Рэм проговорил:

— Я вообще-то стрелять не умею.

— А я, может быть, хочу умереть.

Он улыбнулся, но прозвучало очень… нездорово. У Рэма даже пробежали мурашки.

Он предпочел промолчать снова, и тогда Елисей заговорил сам, очень по-приятельски:

— Иногда нужно попробовать что-то совершенно особенное, чтобы понять, кто ты такой.

— Например, суицид? — мрачно пошутил Рэм.

— Я верю в твои навыки, Макарик.

— Зря. Я никогда не стрелял.

— У тебя ж папка мент.

— И чё? Думаешь, он даёт мне пострелять из табельного оружия?

Елисей в ответ только плечами пожал:

— Не знаю, какие у вас порядки.

— Уж точно не такие, как у вас, — раздраженно ответил он.

Рэм больше не хотел слушать. В его голове всплыли воспоминания из зимнего сада, где всё было «как в кино», где под мерцающие гирлянды он ощущал себя частью чужого мира — и не совсем своим. Теперь же он понимал, насколько этот мир ему чужд.

— Знаешь, у нас, кажется, география через пять минут, — быстро произнёс он, закидывая рюкзак за плечо.