Книга Рэм, страница 25 – Микита Франко

Рэм неуверенно уселся на краешек кресла рядом.

— Та-а-а-ак, — протянул Елисей, указывая мячиком на Рэма. — Чем займёмся?

— Да я… у меня нет идей, — признался Рэм, пятерней нервно откидывая светлую чёлку с лица.

— Давай че-то покажу, — с этими словами Елисей легко поднялся с дивана, и прошел к столу, открывая ящик под столешницей.

Вытащил оттуда маленький фотоальбом с двумя красногрудыми снегирями на обложке, и Рэм нахмурился: детские фотки что ли будет показывать?

Так и есть. Во всяком случае, Елисей немедленно сообщил:

— Семейный архив.

И, раскрыв, быстро пролистал почти до конца. Пальцами поддел какую-то фотку, вытащил и показал Рэму. Он стоял далеко, и пришлось встать и подойти поближе, чтобы разглядеть.

Рэм уже через два шага понял, кто на фото, и сердце забилось быстрее.

— Мой отец, — вторя догадкам произнёс Елисей. — Ты наверняка хотел посмотреть.

Рэм, завороженный, пропустил мимо ушей этот брошенный вскользьнамек, и протянул руку к фотографии. Взял снимок дрожащими пальцами, принялся разглядывать. Сергей на снимке выглядел совершенно иначе: волосы взъерошены, рубашка небрежно расстёгнута, да и эти… брюки-клёш. Как у Артамонова. Он стоял рядом с каким-то парнем — другом, наверное, — положив локоть ему на плечо. За их спинами было море, и виднелось судно, похожее на яхту. Сергей уже тогда казался мажористым, новсё равно невероятно красивым. А ещё свободным и дерзким — совсем не таким, как сейчас.

— Лет двадцать ему тут, наверное, — раздался голос Елисея над ухом. — Или меньше.

— Вот же… — выдохнул Рэм, теряя слова.

Он не мог отвести взгляда, отмечая каждую деталь: как уголки губ слегка приподняты, как лёгкая тень щетины ложится на лицо, как весело смотрят в камеру глаза-полумесяцы.

Елисей усмехнулся, явно улавливая его восхищение, и хлопнул Рэма по плечу.

— О, да, — протянул он. — Красавчик, да? Мама говорит, девки тогда штабелями перед ним падали.

«Не только они, — подумал Рэм. — И не только тогда».

Он сглотнул, чувствуя, как краснеет. Понял, что нужно перестать так таращиться, потому что Елисей… Он, кажется, внимательней, чем другие люди.

— Да, видно, что он… — Рэм запнулся, пытаясь подобрать слова, и тут же отдал фотку обратно. — Уверенный в себе.

— Ага, — поддакнул Елисей, убирая снимок обратно в альбом.

А, захлопнув его, он сказал, указывая на обложку:

— Кстати, знаешь, что из снегирей красногрудые только самцы?

— Чё? — Рэм правда не сразу уловил, что он имеет в виду: что за внезапная информация из учебника по биологии за седьмой класс?

Елисей не пояснил. Только улыбнулся шире, убирая фотоальбом в стол. Рэм потом до утра лежал в своей гостевой комнате, думая о Синцове-старшем: представлял, как родился бы раньше, и, может, смог бы стать Сергея вот таким — молодым, двадцатилетним. Может, у них даже что-нибудь получилось бы.

Наверное, тот парень, которому он опирается локтем на плечо — был тогда его парнем. Это ведь вероятно?

И, наверное, Синцов хотел жить свою жизнь с ним, но, может, он отверг его или жестоко бросил, и Сергей, психанув, женился.

Хотя нет, у него ведь родилась дочь в восемнадцать, не сходится… Только если он изменял с этим парнем своей жене.

Так странно, что даже в двадцать лет можно изменять своейжене — это как будто что-то про взрослых. Кризис старческих отношений.