Книга Рэм, страница 48 – Микита Франко

Кажется, ментовская работа прививает характеру зоновские установки. Во всяком случае, Рэму показалось, что совет «не лебезить» (что в переводе: не извиняться), может дать как отец-мент, так и отец-зэк.

Но он кивнул, не желая спорить. На месте разберётся«лебезить» ему или нет.

— Я в школу тогда пораньше поеду, — сказал Макар, отставляя чашку. — Попытаюсь подловить Пьера где-нибудь в коридоре.

Он встал, вернулся в комнату, подхватил гитару. Откинул ткань, провёл рукой по грифу, проверил ремень для переноски на плече. Вроде нормально. С трудом запихал гитару в самодельный чехол, сооружённый из старой куртки, перетянутой ремнями, и пристегнул в таком виде к багажнику на велосипеде — закрепил резинками, чтобы не болталось.

Ладно, если всё пойдёт плохо, он хотя бы будет на ней играть сам. Не каждому довелось играть на гитаре, сделанной своими руками.

Пока он крутил педали, глядя перед собой, школа возвышалась на горизонте тёмным силуэтом. Всё казалось зловещим, и погода ещё эта… Несолнечная.

Рэм пристегнул велик к перилам, подхватил гитару, зашёл внутрь. Школьный холл наполнялся гулом голосов, Макар пробрался через толпу младшеклассников к лестнице, плотнее прижимая гитару к себе, и поднялся на второй этаж.

Француз и Скрипач появились только через несколько минут — они неторопливо поднимались по лестнице, о чём-то болтали. Рэм подождал, пока они приблизятся, и, сглотнув, шагнул вперёд.

— Пьер! — позвал он.

Тот поднял голову и остановился, глядя на Рэма так, будто уже знал, что сейчас будет. Будто это каждое утро происходит и ему уже надоело. Скрипач шагнул вперёд, но Француз движением руки остановил его, сам подходя ближе.

— Чего тебе? — спросил, сузив глаза.

— Я… — Рэм вздохнул и поднял гитару, как щит перед собой. — Я хотел… подарить её тебе. Это не заменит ту, понятно. Но я… сам сделал. С отцом. Хотел, чтобы… ты знал. Мне не всё равно.

Пьер уставился на гитару. Скрипач украдкой бросил на него взгляд, потом на инструмент и ничего не сказал.

— Сам сделал? — переспросил Француз, криво улыбаясь. — Что ты хочешь этим сказать? Типа теперь всё забудется?

— Нет. Просто… — Рэм замялся, цепляясь за слова. — Просто, может, ты захочешь… Ну, играть снова.

Француз усмехнулся и качнул головой.

— Я не буду играть на твоём костыле. И ты это знаешь.

Слово «костыль» задело больнее, чем Рэм ожидал. Он вцепился пальцами в гриф, чтобы не выдать, как это было больно.

— Не хочешь — не надо, — сказал он, приподняв подбородок в жалкой попытке сохранить остатки гордости, хотя о какой гордостивообще можно говорить, когда он стоит тут, как побитая собака? Вспомнились слова отца: не лебези.

В нервном порыве он сдёрнул с корпуса куртку, бросая ту прям так, на пол, покрепче ухватился за гриф гитары и встал к окну, подпирая поясницей подоконник. Устроил пальцы на струнах. Два лба из одиннадцатого класса, проходя мимо, глянули на него со смешками: — Эт чё у нас, музыкальная пауза?

— «Угадай мелодию»!

И загоготали. Рэм уговаривал себя не слушать. Француз со Скрипачом уходили — он выловил их взглядом на середине коридора, вот-вот скрылись бы за поворотом, и надо было торопиться.

От этой торопливости Макар мазнул пальцами по струнам немного неловко, криво — звук получился нестройным. Он даже забеспокоился, что всё-таки накосячил с грифом, как и говорил отец, но второй проход по струнам получился звучней, и это придало Макару уверенности.