Книга Рэм, страница 44 – Микита Франко

Рэм стиснул рубанок, чувствуя, как перестаёт справляться с ситуацией.

— Да перестань ты, — жалобно буркнул он, опуская взгляд на заготовку. — Я просто делаю гитару. Всё.

Елисей, выдержав паузу, сообщил:

— Папа про тебя спрашивал.

Рэм замер. Пальцы разжались, и рубанок с глухим стуком упал на верстак.

— Что? — прошептал он, медленно поворачивая голову.

— Почему не заходишь.

— Серьёзно?

Елисей пожал плечами, будто это ничего не значило.

— Ну да. Ещё, кажется, жаловался, что ты не зашёл попрощаться после последней ночёвки. Может, он хочет тебя усыновить?

Он врёт. Господи, он всё врёт.

У Рэма щеки загорелись от стыда: он врёт, потому что знает правду. Откуда он, сволочь, всегда всё знает?

Он начал интенсивней работать по дереву, пытаясь скрыть за усердием смущение и страх. Елисей, глядя на это, засмеялся: — Макарик, ну ты чего? Я же просто шучу.Ну правда, чего не заходишь? Раньше чуть ли не с нами жил.

— Потому что я занят! — резко сказал Рэм, едва не выкрикнув это. — У меня дела. Гитара. И… Просто дела.

Он понимал, что повторяет одно и то же, как попугай, но уже не мог остановиться. Елисей наблюдал за ним с прищуром, смакуя его смущение. Потом он сделал шаг назад, будто собираясь уйти, но тут же остановился, бросив напоследок: — Если передумаешь — заходи. Папа будет рад тебя увидеть.

Рэм, выждав с минуту, чтобы Елисей точно скрылся, в порыве злости взял ненужный брусок дерева и, разворачиваясь, от плеча швырнул его в темноту, в сторону двери. Крикнул при этом: — Пошел на хуй!

Представлял, конечно, как сделал бы это вслед Елисею, и не после того, как тот свалил, а раньше, но из темноты раздался болезненный вскрик, а потом жалостливый вопрос: — За что?!

Макар не сразу по голосу понял, кто это (слава богу, не отец), а когда из темноты выплыл Вадим, выбесился ещё больше.

— Ты-то тут чё забыл!

— Зашел посмотреть! — оправдался он, потирая плечо. — Жесть, почти в голову…

— На что посмотреть?! — почему-то заорал на него Рэм, хотя Артамонов этого ничем не заслужил. Ну, если объективно.

— Даша сказала, ты делаешь гитару, — спокойно ответил он. — Покажи?

Рэм всплеснул руками, выкрикнул:

— Смотри! — и сам сбежал из подвала вверх по лестнице.

Уже там, щурясь от яркого света, думал: вот каким нужно быть, чтобы нравиться Синцову. Он не мог сформулировать свои ощущения от Артамонова в четкое и понятное определение (спокойным? не то; гордым? тоже не подходит), но чувствовал, насколько Вадим больше и выше Рэма, и это не про рост и вес. Про что-то другое.

А когда, успокоившись, вернулся в подвал, Вадим его похвалил. Как ребёнка. Сказал:

— Молодец. Красиво.

Потом посмотрел внимательней, чуть сведя брови, и зачем-то уточнил:

— Ты в порядке?

— А что? — сразу вскинулся Рэм.

— Он мне рассказал, — просто ответил Вадим, не называя ни имен, ни событий, но всё стало понятно настолько, что Макара затошнило.

Что теперь? Будет бить? Он уже был готов сделать шаг назад, чтобы сбежать снова, как вдруг Вадим вдруг подошел ближе, приобнял одной рукой за плечо, будто в утешительном жесте, похлопал по спине, отстранился, кивнул и… ушёл. Просто ушёл.

А Рэм, глядя ему вслед, понялдве вещи.

Первая: вот оно — то, что больше и выше Макара. Это было оно.

И второе: ему никогда не быть с Синцовым. Никогда.

На улице уже давно стемнело, только вереница неисправных фонарей в переулке между домами, мерцали по очереди, создавали узоры на потрескавшемся асфальте. В кармане болталась чужая (Илюхина, кажется) кассета «Кино», но слушать ее сейчас не хотелось. Рэм направил руль в сторону набережной, промчался мимо киоска с пивом, ларькой со сладкой ватой, и стеной, обклеенной выцветшими плакатами давно прошедших концертов. Воздух пах бензином и морем.