Книга И возродятся боги, страница 4 – Наталья Способина

Дошло до того, что я позвонила мамеи спросила, не может ли она изредка сидеть с Димкой вечерами, чтобы я могла работать, но мама ответила, что не может. И в общем-то, имела на это право: рожать ребенка без мужа и достаточной финансовой подушки было моим решением.

Однажды Лена спросила, не жалею ли я о том, что оставила Димку. Мне даже не пришлось задумываться над ответом. Как я могла жалеть? Он был рядом, улыбался, крепко держал меня за палец и смотрел так внимательно, что я начинала понимать всех тех, для кого материнство становится смыслом жизни. Я только от всей души надеялась, что сохраню рассудок до того момента, когда он чуть повзрослеет и нам с ним станет полегче.

За несколько недель до рождения Димки Павел Николаевич перестал появляться в моем доме. Он как-то признался, что ему сложно видеть маленьких детей. Насколько я поняла, у них с женой произошло несчастье. О подробностях он не распространялся, а я не расспрашивала. Просто вздохнула с облегчением, потому что не готова была в данный момент ни принимать, ни отвергать чьи-либо ухаживания.

Когда мы с сыном выписались из роддома, Павел Николаевич прислал в подарок автоматические качели и развивающий коврик. И то и другое Димке понравилось. Мне же вновь стало неловко. Я даже позвонила ему, чтобы отказаться, но он попросил не обижать его. При этом его голос звучал так спокойно и уверенно, что я сдалась.

Вечерами, лежа в постели и слушая сонное сопение Димки, я думала о том, что, пожалуй, могла бы связать свою жизнь с таким положительным во всех отношениях человеком, если бы не… Препятствий было несколько.

Он не скрывал своего семейного положения, мог между делом заметить, что его супруга любит звучащую по радио песню или же что у нее аллергия на оливки, поэтому дома их не бывает. И замечания эти были такими естественными, что не оставляли места для двусмысленности: Павел Николаевич был женат и его этот факт устраивал.

Еще одно но – Димка. Вернее, отношение к нему Павла Николаевича. Я допускала, что мне могло это только казаться, но он смотрел на моего сына так, будто тот был инопланетным субъектом, который нужно изучить. Я пыталась списывать это на его личную трагедию. Но странность заключалась в том, что, вопреки сказанному ранее, Павел Николаевич вовсе не избегал встреч с ребенком. Просто всегда держался чуть в стороне,наблюдая. И это сбивало меня с толку.

Самым же главным но был, конечно, Альгидрас. Время шло, а я понимала, что навеянное Святыней чувство не просто никуда не делось, хотя по логике должно было, – оно, казалось, лишь усиливалось. Он снился мне каждую ночь. И это было не так, как я ожидала, когда мечтала видеть дорогих сердцу людей и знать, что у них все в порядке. Чаще всего сны представляли собой бессюжетные картинки. Вот он улыбается, глядя на меня, вот что-то вырезает из куска дерева, целится из лука, рассказывает истории. И смотрит, смотрит. Так, как не смотрел на меня никто и никогда.

А потом в моей жизни настал переломный момент. Димкина аллергия стала прогрессировать со страшной скоростью, и, в очередной раз придя от врача со списком лекарств, я просто села на пол и разрыдалась от бессилия. И тут позвонил Павел Николаевич. Сперва я хотела сбросить его звонок, но потом все же ответила, и меня прорвало. Я рыдала в трубку, рассказывая о Димкиной аллергии на все подряд, о списке препаратов, среди которых снова были гормоны, о том, что у меня уже нет сил и я не могу больше видеть гречневую кашу.