Книга И оживут слова, страница 122 – Наталья Способина

А Любим и сам будто с ума сошел, велел старика в цепи заковать. Воины замешкались: они-то тоже глупые басни про хванов сызмальства слушали. Да пока его люди в оцепенении стояли, воевода свирский вмешался. Молвил, будто по молодости довелось ему хванца живого видеть, да что неспроста-де говорят, будто они многое ведают. Князь и Всеслава бы в цепи заковал, да сейчас каждый воин на счету был, потому он отступил в сторону, позволив воеводе подойти к старику. Любим стоял и слушал, как старик рассказывал, что «сын князя во сырой земле, да жив пока». От тех слов Любиму даже грудь сдавило. Примерещилось, что зарыли его кровинушку живьем, что земля на грудь давит да ручкам пошевелиться не дает. Не мог он слушать бред старца. Еле держался, чтобы не схватить того за плечи да не вытрясти из него всю душу. Но не успел – случилось страшное. Помощница Смерти постучалась в ворота княжеского терема. В ее руках был небольшой сверток. Любим велел впустить ее.

Старуха шла неспешно, точно глумилась над княжеской бедой, точно невдомек ей было, что вестей о сыне Любим ждет как глоток воздуха. Во дворе наступила тишина. Замолчал старый хванец, стихли причитания няньки Миролюба, невесть как оказавшейся среди воинов. В этой немой тишине слова Помощницы Смерти казались дикими, их не хотелось слышать. Старуха сказала, что нашла сверток на пороге своего дома. В сверток она не заглядывала, но знает, что там. «Увидела», – коротко пояснила она. Рука Любима не дрогнула, принимая сверток. И голос не дрогнул, когда он спросил, что еще может рассказать женщина. В ответ услышал то, что и ожидал: «Мы не с людьми. Мы не можем объяснить то, что видим. Я не знаю, где твой сын, князь, знаю только, что он жив».

А в свертке оказалась детская кисть, и заледеневший Любим почему-то подумал, что левая – это ведь ничего: получится еще из Миролюба воин. И не из таких получались. А потом осознал, что все это – правда, и был бы рад окунуться в спасительную черноту, когда не знал и не ведал, что творил, только разум был ясным. Словно боги снова над ним смеялись.

Еще в свертке оказалась карта: истрепанный лист пергамента, на котором была обозначена пограничная часть княжеских земель. В том месте, где Стремна впадала в море, был нарисован неведомый Любиму знак, а над ним на правильномсловенском написано: «Через два дня мы пройдем по Стремне. Мы не должны видеть ни одного твоего воина. На третий день ты получишь сына».

Теперь Любим ясно осознал, что боги насмехались. Сын – или десятки сожженных и разграбленных деревень… Сын – или сотни безымянных людей…

Краем глаза он увидел, как свирский воевода дернулся. Видно, тоже прочел.

Любим обратился к Помощнице Смерти, раз за разом заставляя старуху рассказывать о том, что она видела, понимая при этом, что все это бесполезно, что он не может отдать земли своих отцов… и сына тоже не может отдать. Будь прокляты эти квары! И Свирь с ее воеводой!

Любим даже не заметил, что Всеслав исчез со двора. Той же ночью исчезли все его воины. Впрочем, тех воинов и было-то всего две дюжины. Любим уже готов был поутру отправляться за ними в погоню – мнилось ему, что свирский воевода так отомстил за обиду: отнял единственного сына. Но слуги сказали, что воеводин сын остался в княжеском тереме с одним из свирских воинов. И Любим передумал снаряжать погоню. Для него начался еще один долгий день поисков.