Книга Малахитовое сердце, страница 38 – Лизавета Мягчило

– Извиняй, не думал, что буду не вовремя. Отцов не выбирают, мне тоже достался хреновый. Но я к тебе по делу.

– Вот что… – Вячко издевательски засмеялся, резко запрокинул голову. Захохотал так обидно, что желваки сами сжались на скулах. Елизаров медленно выдохнул, а смех Вячко стих так же резко, как и начался. Голубые глаза морозили презрительным холодом. – Что, насвистели, что я про ведьму расскажу? Вот тебе.

Отходя от ступеней, он сделал два шага к калитке, вытянув руку вперед, пальцы сложились в кукиш. Теперь сузились глаза Елизарова.

Права была бабка, этого мальчишку иначе, как паскудным, не назвать. Удивительно, что он вообще согласился проводить Чернаву в последнийпуть.

Скрипнула открывающаяся калитка, заела на полпути, и Вячко резким ударом ноги распахнул ее настежь, оставляя на земле свежие борозды и клочки выдранной травы. Перекатился с пятки на носок, навис над Елизаровым, склоняясь, чтобы встретиться взглядами. Дыхание опалило щеки Славы, воздух вокруг заискрился от злости. Внутренние черти потянулись навстречу чужому лицу, заставляя податься вперед.

– Я эту суку хоронил, чтоб никто никогда могилу ее не нашел. Не достойна она ни гостей, ни воспоминаний. Мог бы – на части разложил бы и зверью скормил, да только гадина за мной вернулась бы. Чин по чину, гниет, где мне вздумалось. – Руки Вячко обхватили подлокотники его коляски, до белизны сжались длинные, огрубевшие от тяжелой работы пальцы. – Мастерица, помощница слабым, ты погляди, что привороты ее наделали? Мать кобеля к себе цепью приковала да потом от него сама сбежала, а я теперь вариться в этом котле должен?

Нос в нос, Елизаров чувствовал тепло рук недалеко от собственных, но от коляски Вячко не отогнал. Заставил свой голос течь размеренно, спокойно. Миром. Ему нужно решить все это миром, игнорируя пустые нападки. Перед глазами всплыло лицо Бестужева, искаженное судорогой боли. Горячий шепот из соседней комнаты, путающийся со всхлипами, звериными хрипами и мольбами. В каждом своем сне он звал Катю.

Записки ведьмы – все, что ему нужно. Пару минут унижения он стерпит, это можно прожевать.

– Мне жаль и Мирона, и тебя, но к Чернаве меня не ностальгия ведет или трепетные чувства. Мне нужно найти спасение от ее колдовства. Вячко, может, и для твоего отца не слишком поздно, все это можно убрать. Если найти записи ведьмы и ту, что способна снять колдовство…

Безумец тряханул инвалидное кресло. Резко дернул назад, а затем вперед, заставляя сжать зубы, сильнее уцепиться пальцами за подлокотники. Под весом его тела кресло чуть не опрокинулось, пружина терпения сжималась в груди все плотнее, перед глазами начали приплясывать красные мушки. Елизаров медленно выдохнул и закусил щеку.

– Катись к лешему со своей жалостью. Думаешь, я плакаться стану, понимающий, да? Старику недолго осталось, еще с годок потерпеть. Кого и ради чего мне спасать? Тянуть ярмо на шее всю жизнь? – В сиплом голосе появились возбужденные злые ноты. – А про ведьму у своей волочайки спрашивай, которую наколенках таскаешь.

Брови сдвинулись к переносице. Умом Слава понимал, что стоит свернуть разговор и проститься с безумцем. Здесь он ответа не найдет, лучше днями и ночами таскаться по местным болотам. Где-то под кожей, за мясом и костями, внутренний голос плевался ядом, хрипел. Он просил промолчать, развернуть колеса коляски, сбрасывая цепкие горячие пальцы с подлокотников. Балансировка на грани. Хренов обрыв.