Книга Малахитовое сердце, страница 35 – Лизавета Мягчило

«Большую часть пути поля займут, не бойся, касатик. Клевер, мятлик да кострец, ты легко проедешь, ровно дорога ведет. До подлеска вам по прямой шагать, а коль булыжник громадный приметите – сворачивайте налево. В обход оврага надобно, на коляске вы через него не переберетесь, кореньев там уйма да обрывов резких. Там здоровый шею свернет. А следом уж и узкий лесок, и первые избы. Заброшенная деревенька, да широкая, никак вы мимо не пройдете, не заплутаете. Жили там семьи шахтеров, управляющего тамошнего, уехали они все, как шахты закрыли. Только воспоминания жить остались. Да змеи с ящерицами».

То, что, по словам старухи, было делом плевым, для Елизарова казалось неприятно затяжным испытанием. И стертые руки, и искусанная комарами рожа, и замерзшая после ночевки в палатке задница… Куда разумнее было сначала найти последнее прибежище Чернавы. Слова Софьи о ведьминых пожитках не давали ему покоя, свербели в черепной коробке, чесались, зудели. Найти ведьму было бы быстрее. Если бы не твердолобость Бестужева, с невозмутимым лицом складывающего аккуратно свернутые пары носков в рюкзак.

– Я все еще считаю, что проще добраться до ведьминых пожитков, чем начинать с малахитницы. – Скосив взгляд на друга, Слава свернул толстовку и налег на натужно трещавшую по швам сумку. Места в ней не хватало, груда скомканных вещей занимала возмутительно много пространства. Замок заело, молния угрожающе оттопырилась, и Елизаров понял, что она разойдется, стоит ему дернуть язычок вперед. Нервно дернув сумку ближе, он одним резким движением вывернул все содержимое на кровать, позволяя разноцветному вороху шмоток застыть зловещей горой на простынях. Наблюдающий за ним через дверной проем Бестужев бессовестно улыбнулся и вернулся к зубодробительно монотонному складыванию.

Майка к майке, рубашка к рубашке. Елизаров считал его педантичность ненормальной. Так психопаты и маньяки поворачивают зубную щетку в стакане всегда щетинками в одну сторону. Ну не может душевно здоровый человек столько времени посвятить организации собственного пространства. Тем более мужик. Собственная пожеванная и смятая одежда заставляла сатанеть – рукава оказывались вывернутыми, цеплялись друг за друга и за свободные петли пуговицы, при складывании плотныхджинсов одна штанина оказывалась короче другой. Некоторым носкам недоставало пары. Если бы не голос Бестужева, отвлекающего от самобичевания и ненависти, он бы сжевал одного из этих одиночек в бурном порыве гнева.

– Может, и проще. Но не логичнее. Если малахитница действительно способна исполнять желания и снимать порчи, то зачем нам раскапывать… Чернаву. – Имя ведьмы Саша произнес нехотя, вытолкнул из себя с приливом отвращения. Краем глаза заметил, что друга сильно передернуло.

– Если нет? Она ведь еще больше будет разлагаться. Работенка не из приятных.

Нашлась пара носку. Собственный радостный вопль ударил по перепонкам, Елизаров смотал круглый кулек, чтобы запихать в боковой карман сумки, к зубной щетке и пасте.

– Слава, она разлагается там больше года. Сомневаюсь, что пара дней может усугубить процесс. Хуже там быть уже не может, мы замараемся по самую шею.

С громким звуком закрылась молния на сумке Бестужева, сконцентрированный задумчивый взгляд побежал по строчкам в блокноте. Убедившись, что с одеждой и медикаментами он разобрался, Саша кивнул своим мыслям, зашагал к столу. На деревянной столешнице громоздились жестяные банки тушенки и полулитровые стеклянные с корнишонами, грибными солянками. Убеждая друга, что засолки им в дороге необходимы, а на одном мясе за несколько дней он или изгадится, или свихнется, Елизаров почти впал в девичью истерику. Но победил.