Книга Малахитовое сердце, страница 33 – Лизавета Мягчило

Последнее слово ударило по ним легким отзвуком древней тоски. А внутри зарябило, стало так беспокойно, словно душа – пруд, в который ребяческие руки игриво швырнули маленький камень. Елизаров задумчиво кусал ноготь большого пальца, упираясь невидящим взглядом в землю, Бестужев неловко передернул озябшими плечами:

– А как же часть легенды, в которой она может одарить самоцветами или исполнить желание?

Старуха понятливо хохотнула, прищурила слеповатый глаз, грозя ему пальцем:

– Ан погляди, совсем не забыл… Каменья она в дар подносит. Исполняет девка желание, Александр, да только если видит, что человек достойный попался, не прогнивший и не жадный до богатств. Что за плату малахитницапотребует, неведомо. С кого шальной поцелуй, крадущий душу, с кого десять лет жизни или сорванный в поле цветок. Как захочется каменной девке, так и будет. Но одно все говорят: ее образ из памяти ничем не вытравить. Ползи потом следом, вой, а она свою часть уговора исполнит и ни разу не обернется. Говаривали, что лишь по одному мужчине она за свою жизнь слезы пролила, тот к нареченной своей вернулся да вдали от малахитницы зачах, верный жене своей. Ну дык что, надо оно вам?

– Надо. – Елизаров поставил точку в разговоре хриплым голосом. В глубоких зрачках танцевало пламя керосиновой лампы, тени от огня испещрили его лицо, заострили скулы и широкий, покрытый трехдневной щетиной подбородок. Он не отступится, Бестужев понял это сразу, как только тот подался телом вперед. Хищник, готовый к прыжку. – С утра ты покажешь, как быстрее нам добраться до шахт. А чтоб работалось нам тут резвее, расскажи-ка, бабка, где Чернавины пожитки? Книги, бумажки, ее почерком замаранные, дневники.

Старуха испуганно отпрянула. Суетливо перекрестилась, глядя на темную кромку леса, и с тяжелым сиплым кряхтением поднялась на ноги, отряхивая подол длинной юбки от налипших остей пшеницы и сбитых с колосьев зерен.

– Чур, чур, худые мысли, чур, чур, чужие слова, чур, чур, не худо, не беда, спаси и сохрани, господи, отведи беду… Пропали ведьмины дневники, не достать вам их. Хоронили ее вместе с пожитками проклятыми, поверх тела в могилу закапывали.

– На болотах? – В глазах Елизарова плясали черти, от его оскала по спине Бестужева пошел табун ледяных мурашек. Он хотел найти могилу. Он и тогда, пару лет назад, не видел в эксгумации ничего плохого, Саша помнил, как трясло Катерину, рассказывающую о задумке Славы. Они будут копать.

– А где схрон ее, мне неведомо, Вячеслав, Вячко с приезжим другом ее хоронили. Кроме этих мальчишек, никто из мужиков подойти не отважился, а старики уже свою душу едва в теле держат, куда им лопаты в руки да труп ведьмы на загривок. Парни сами все делали, так-то вот… Друг его давно с вески уехал, а у Вячко ничего вы не допытаетесь, нелюдимый он да озлобившийся, к лешему пошлет и прав будет. Нечего покой чужой бередить, у кургана топтаться. Вы уже досмотрелись единожды, смерть почитать надобно.

Хмуро сведя брови у переносицы, женщина многозначительно поддела ногой снопи склонилась, заматывая пустой горшок в тряпицу. Бестужев помог поднять опустевшую корзину, сложил в нее грязные тарелки и ополовиненную бутылку клюквенного морса. Потянулся всем телом и выдавил из себя вымученную улыбку.