Книга Малахитовое сердце, страница 30 – Лизавета Мягчило

Ему нужно лечиться: когда остальные мужики сводят все разговоры с девушками к члену, он – к ногам. Тревожный звоночек. Но после ее слов почему-то в груди стало полегче, Славик снисходительно и сардонически улыбнулся, смешок сам выскочил из груди, заставил ее скривиться.

– На что там смотреть, Агидель? – Ее имя приятно скользнуло по языку, захотелось повторить его снова. – Псина моей матери в обхвате больше тебя будет, а она позорная мелочь. Вот твоя тряпка.

Потянувшись к изножью, Вячеслав схватил смятый комок и швырнул на неприкрытые коленки. Девушка тут же подхватила легкий ситец, приподнимая платье. Губы приоткрылись в возмущенном «О», брови взлетели вверх, распахнулись кошачьи глаза. Через громадную дыру на талии просвечивалось его самодовольное лицо, в которое Агидель уперлась сверлящим взглядом. Молча скомкав почившую часть гардероба, она бесстыдно задрала ногу, упирая пятку в матрас. Ее пальцы побежали по царапинам, а Елизаров малодушно уперся взглядом в край задравшейся рубашки, приоткрывшей кусочек темно-зеленого кружевного белья. У девчонки или была возможность выбираться в город, или ей повезло с ухажером.

– Я и сама бы обработала, не нужно было.

– Я просто побрезговал тянуть тебя всю в грязи на свою постель. Кровь плохо отстирывается. Не хочу тратить на это свое время.

Девушка лишь кивнула, цокнула языком. Босые ноги нерешительно коснулись пола, и Елизаров с досадой вспомнил, что никто не забрал ее босоножки с поля. Идти по дорожной грязи израненными ступнями было бы опрометчиво, оба это понимали. Он не торопил. Агидель неохотно медлила.

Первый шаг по нагретому дереву вызвал у нее малодушный всхлип. Устыдившись своей слабости, Агидель упрямо прикусила нижнюю губу, пошатнулась, прижимая ко рту тыльную сторону ладони. Елизаров застонал в сложенные лодочкой руки.

– Ты не загоришься синим пламенем, если попросишь о помощи. – Славик молча проехал мимо нее к чемодану, поворошил вещи, вытаскивая темно-синие резиновые шлепки. Агидель нервно усмехнулась, облизала пересохшие губы.

– Они огромные.

– Дать веревочку? Привяжешь к ногам. Лучше тихо шаркать до дома, чем вбивать грязь в открытые раны. В конце концов, кто в этом доме идиот, я или ты?

Девушка неловко засмеялась. Подрагивающиепальцы потянулись к его протянутым рукам, быстро, словно боясь, перехватили шлепки. Аккуратно продевая в них ноги, она закусила щеку, пытаясь скрыть улыбку. Выглядело комично и совершенно не подходило к тяжелой ситуации: растрепанная, с горящими от смущения щеками, в его громадной рубашке и сланцах… Елизаров почувствовал странное удовлетворение. Скопировал ее закусанную щеку, сдержал широкую улыбку, ползущую на рожу.

«Клиника, Елизаров, пора найти себе подружку, это даже не смешно. Смотреть на незнакомку в своей рубашке и писаться от радости – это грустно. Очень грустно».

Скупо кивнув, Агидель направилась к дверям шаркающей несмелой походкой. Ноги сильно дрожали, каждую мышцу можно было рассмотреть издалека. Привыкший к спортзалу Слава знал, что они перенапряжены. Когда она была у самого порога, он не сдержался, поехал следом. Лучи уходящего солнца мягко очертили ее тонкую фигурку, переступающую дверной проем, пушистые спутанные волосы, казалось, пылали. И Елизаров позволил себе озвучить ту мысль, что скреблась внутри с начала ее пляски на поле: