Онлайн книга «Малахитовое сердце»
|
Бестужева он нашел сразу– взгляд дернулся к несмелому пламени керосиновой лампы, в свете которой, сгорбившись, сидели две тени. Одна согнулась от старости, вторая от усталости. Быстро жующий Саша не заметил его, пока колеса коляски не выкатили Славика в круг света. Елизаров не сдержал короткого смешка. Оголодавший Бестужев резкими рывками зубов отхватывал от пышного хлеба кусок и сразу пригибался к ложке, зачерпывая щи из кислой капусты. Собственный желудок требовательно заурчал, на этот звук обернулась удивительно остроухая старуха. – А вот и второй окаянный, что вы мне тут наделали? Держи, потчевать буду. На ноги опустилась тарелка, в которую Софья плеснула супа прямо из глиняного горшка. Кусок жирной свинины соскочил с горлышка и шлепнулся в суп, оставляя горячие капли на ногах и жирные разводы на шортах. Он вздрогнул, но промолчал, быстро хватаясь за ложку. Переживания за жизнь Агидели заставили Елизарова забыть о еде, страшно только подумать… Глотая, почти не жуя, Славик вопросительно поднял бровь: – А что наделали-то? Поле Саня сжал. – А в суслоны кто ж теперь столько составит? Меня ж на этом поле сегодня и похоронят, а не поставь все, так за ночь отсыреет! Бабка гневно надула дряблые сморщенные щеки, пожевала губы, упирая руки в бока. Наблюдающий за ней Саша растянул губы в улыбке, заговорил по-хитрому, увещевающим голосом: – А вы не злитесь, бабушка Софья, расскажите нам историю, ответьте на вопросы, и мы быстро с суслонами все вместе справимся. – Ну ты и шинора [2]… – Растягивая последнее слово, старуха возмущенно выдохнула. Отобрала у Бестужева пустую тарелку и протянула бутылку клюквенного морса. Скосив взгляд на Славика, раздраженно причмокнула губами, безнадежно махнула рукой. – Да еще с ащеулом [3] в пару. Ну, слушайте… Под силой ее голоса затих ветер, попрятался стрекот кузнечиков, растаяла песня соловьиной славки. Застыли деревья на кромке леса. Парни замерли. Елизаров так и не донес очередную ложку до рта, полная мяса, она плавно опустилась в тарелку, да там и осталась. Было страшно упустить хоть слово, было трудно дышать. – О малахитнице речи вели столько, сколько я себя помню. О ней говорил мой отец со своими друзьями, грея кости на печи зимой. Ее вспоминал мой прадед, на той же печи почивший. Я любила рассказы о каменной девке, ой, хороша она была… Хороша. – Задумчивоперебирая край серой юбки сморщенными пальцами, Софья прикрыла глаза, пуская их в иной мир. – Ее часто встречали у западных гор, где в тысяча девятьсот десятом году рудник новый открыли. И тьма там была руды медной, а еще больше малахиту. Так много сокровищ в земле, что барин обещал вольную любому, доставшему сотню пудов малахита. А он в руки не шел, все песком крошился, меленький, за каждый камешек с горою сражаться приходилось. Сколько рудокопов полегло, сколько калеками осталось. Бывали и те, что камни в породе слышали, манили их самоцветы и горные богатства. К таким приходили служки малахитницы – зеленые ящерки, разговор за хозяйку вести. Она и сама оборотничеству горазда. Дева, чья красота затмит солнечный свет. Волосы что ночное небо… иссиня-черные, тугой косой до круглых бедер доходят. Волосок к волоску, гладкие, блестят. А на голове корона из самоцветов такой искусной резьбы да огранки, что любой умелец диву дается, взгляда отвести не может. Вся одежда ее из малахита, сердце ее из того же камня. Не любит никого каменная девка, люди ей что игрушки, нравится ей над ними мудровать. Стрельнет взглядом, да предложит в жены взять играючи. А они шли, дураки, один за другим в пропасть шагали без оглядки, не думая. Возвращался иной, семью да детей вспоминая, только к тому времени вырастали все дети, свои семьи заводили, а жены век доживали или в земле уж лежали. Возвращались добрые молодцы дряхлыми стариками и на своей родной земле от тоски по каменной девке гибли. Нету спасу от ее любви, красота ее для чужого сердца проклятие. Худому с ней встретиться – горе, и доброму – радости мало. |