Книга Малахитовое сердце, страница 47 – Лизавета Мягчило

Здесь не было видно невыразительно-серого горного камня, сплошные медь да малахит. Крупные, искрящиеся самородки, от зеленого и рыжего зарябило в глазах, Елизаров с нажимом потер закрытые веки подушками пальцев. По дурости занес в глаза песок, начал промаргиваться, не обращая внимания на подступающие к внутренним углам глаз слезы.

Они почти достигли цели, иначе быть не может. Свет исходил изнутри темно-зеленых камней, плясал злыми бликами на лицах, переливался на гладком, без единой песчинки, литом малахитовом полу. Настоящая магия. У одной из стен, будто предложенная, стояла до блеска начищенная кирка. Слава поехал к центру залы, прочистил зажатое волнением горло:

– Барыня, нам поговорить с тобой нужно. Не польстимся мы на твои богатства, не испытывай. Не за золотом я пришел, а за помощью. Себе и другу. Окажи честь, я с даром…

Дрожащие пальцы бережно опустили украшение на гладкий пол, в горле встал колючий ком.

Каждая минута казалась вечностью, а ответом им было лишь эхо воющего в тоннеле сиплого ветра. Ничего. Она не покажется.

Шли минуты, ползли часы. Онемело неподвижное тело, прекратило гулко биться волнующееся сердце, дошло до привычного ритма. А ему, Елизарову, показалось, что оно остановилось вовсе. Первым смирился Бестужев, нерешительно сделал шаг вперед, положил руку на его плечо, сжимая пальцы:

– Поехали, Слава, она не придет.

Глаза закрылись, внутри словно что-то сломалось с неприятным влажным хрустом. Осыпалось.

– Уходи, Саня, я не пойду.

Так тоскливо и больно, что впору плакать, как маленькому ребенку. Он искренне верил, что все получится, что он встанет на ноги. Разве мама не учила, что жизнь всегда дает второй шанс, нужно только стремиться и очень сильно хотеть все исправить? Елизаров ведь правда верил, именно это его живым и делало… Как теперь жить, когда мысленно он все еще стоял на своих двоих, перешучивался с парнями в раздевалках спортзала и таскал на кухню тяжелые пакеты под причитания матери? Как дальше существовать, не сжирая себя изнутри? Он слишком устал. Больше так жить не хотелось.

– Не глупи, мы найдем другие способы, сколько ты планируешь здесь торчать? Если все это правда, если каждый миф – это на самом деле память предков, то есть еще варианты, пойдем. – В напряженном голосе послышались невесомые нотки страха, Сашавышел к центру зала. Опустился перед ним на корточки, позволяя себе похлопать ладонью по колену друга. Господи. А сам Славик ничего не почувствовал.

– Нет, не пойду. Иди, я устал.

Взгляд друга сделался колким. Вот так, по щелчку, как умел только Бестужев, меняющий эмоции быстрее, чем иной умывается.

– Я не оставлю тебя, придурка, здесь одного. Умирать собрался? Прекрасно. – Ладони Саши оттолкнулись от коленей Славика, Бестужев с равнодушным видом упал на задницу, а затем растянулся на полу, закидывая руки за голову. Пылающий злостью взгляд уперся в высокие своды. – Здорово, значит, устраиваемся удобнее.

Удивление пробило брешь в душевной боли, глаза Елизарова непонимающе поползли на лоб.

– Что это ты делаешь? Так быстро не дохнут, ты сначала почки отморозишь.

– Трупу будет все равно… – мрачно отбрил Бестужев.

– Идиот, знаешь, как писать больно будет?

Взгляды встретились. Первым нервно прыснул Елизаров, спрятал смех за коротким кашлем, взгляд Бестужева обдавал презрением, опустились вниз углы губ.