Книга Малахитовое сердце, страница 65 – Лизавета Мягчило

– Подругу встретили, я погляжу. Да… Дурная судьба у девки была, неприглядная. – Подхватив с колен Славика бутылку, бабка сноровисто ее открыла. Взлетел и ударился о тело и бревна алкоголь, взметнулось вверх жадное пламя. Отшатнулись Бестужев и Беляс, а старуха лишь прикрыла видящий глаз тыльной стороной ладони. Даже не вздрогнула, равнодушно следя за полетом алых искр, потухающих над их головами.

– У вас тут каждый день покойников жгут? Выглядите так спокойно, что просто жуть берет. – Мрачно усмехнувшись, Саша вернул кострищу откатившийся сук, устало растер щеку.

Старуха отвернула лицо от силуэта тела за стеной из жара и дыма, сделала шаг назад, перевела на него взгляд, Бестужев невольно вздрогнул. Было в нем что-то горькое, глубокое, затаенное. Что-то, что позволяло ей безучастно глядеть на голову упырихи с широко распахнутыми глазами и обезображенным кривым оскалом ртом. Смотрела Софья с сожалением, но спокойно.

– Я, милок, за свою жизнь многое повидала. Больше половины стереть хотела бы… Да только каждое из них напоминает, что я жива. Каждое – ценный опыт. Пусть и прожитый с трудом. – Вздохнув, она прижала пустую бутылку к груди, свободной рукой вытерла вспотевший морщинистый лоб, толкнула локтем Беляса. – Что, староста, пустим хлопцев сполоснуться да поспать? Это мы, старики, без сна ночами бродим, а они уже с ног валятся.

Дед хмуро кивнул. Задумчиво пожевал нижнюю губу, спрятанную в густой нечесаной бороде. В глазах плясали отблески пламени.

Когда Елизаров развернул коляску, а Саша привычно взялся за ручки, надтреснутый голос старосты ударил по спинам:

– Вы по полудню завтрашнему выходите лешего потчевать, именины его будут. Знаю, что обычаи вам не важны, далеки вы от них, да только кто его знает, может, вам его милость пригодится. Черезлес проведет, от зверья убережет. Обидчивый он у нас, без даров загубит.

Протяжно застонал, закрывая глаза Елизаров. Уронил голову на грудь.

– Что он любит-то и праздник где?

– Так на лесной опушке, где ваша девка сон-траву собирала, а баламошка морду царю бить хотел. – Беззлобно засмеялась Софья, глядя на то, как угрюмо морщит лоб Саша. – Вы ко мне зайдите, медовухи возьмете да пирог с печи пышный. Все на именины идут, кому ж богатый ягодный аль грибной урожай лишним будет?

– И что, бесплатно, бабка, дашь? – Елизаров недоверчиво прищурился, по привычке катнул инвалидное кресло вперед, затем назад.

– Чагой-то бесплатно? – искренне удивилась пожилая женщина. – Зерно мне в муку перемелете вечером, старая я для такой работы стала. Тяжко на ручной мельнице молоть, спина колом встанет. А тебе-то легко, сиди себе, жернов вращай. Вон какие лапищи отрастил, одному богу известно, сколько в них силы. Вот и сгодятся на доброе дело, старой бабушке помочь.

Лихой блеск в глазу и ехидная улыбка шли вразрез со слезливыми речами. Коварная старушка даже не пыталась выдать их за правду. Бестужев видел, как бодро она работала в огороде, семеня с очередным пустым ведром от широкой кучи сорняков. Прыти бабушки могла позавидовать любая молодая.

Громко возмущаясь и осуждая людскую корыстность, Елизаров позволил Саше взяться за ручки инвалидного кресла и покатить его к бане. Печь давно остыла, стали холодными вода и булыжники на каменке, поэтому мылись быстро и молча. Разжигать огонь и ждать, когда баня прогреется, не хотелось. Ошалевший от визита мертвой ночной гостьи банник возмущенно кряхтел под лавкой, но пугать не смел. Да и нечем было пугать, а если запрет мрачных полуголых парней в холодной бане, то еще вопрос, кому больше достанется.