Книга Малахитовое сердце, страница 74 – Лизавета Мягчило

Тяжело вздохнув, Агидель замолчала, скосила на него настороженный взгляд и тут же отвернула заплаканное лицо. Внутри Елизарова сонно заворочалось недовольство, заговорило едкимпротивным голоском.

«Пожалела она, что открылась тебе. Да и кто захотел бы делиться сокровенным с таким сухим моральным уродом?»

– Не нужно быть гением, чтобы понять, что у тебя все вышло.

– Это того стоило. Найти нужное заклинание среди всех этих пыльных тетрадей было нелегко. Я смогла, встала в круг с призванной нечистью, разбила золотые цепи, стянувшие грудь брата так плотно, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. И была уверена, что умру сама. Думала, что последней услышанной песней останется клекот счастливого сокола, взметнувшегося вверх, к небесам. Не знаю, каким чудом из того состояния выбралась, помню руки Василько и свою подушку на кровати, он так глупо кутал меня в одеяла, до самого носа. Я почти задохнулась.

Искренне рассмеявшись, девушка придержала коляску, когда Славик начал спускаться, чтобы сесть рядом. Ее пальцы уперлись в землю совсем близко у его бедра, и Елизаров сдержал глупый порыв накрыть их своими. Он погиб. Кажется, вляпался по самую свою коротко стриженную макушку.

– Что сказала мать, когда поняла, что чары спали?

Уже через секунду он пожалел, что задал этот вопрос. Сумевшая натянуть маску самообладания, девушка помрачнела. Снова задрожали губы, взгляд застелила пелена слез.

– Первое, что она сделала, как только я сумела встать с кровати: влепила увесистую пощечину. Она до сих пор уверена, что тогда поступила правильно, а я все разрушила.

– Ты простишь меня, если я скажу, что мать твоя полная дура?

– Прощу.

Тишина накрыла поле, оба замерли. Глядели в пустоту перед собой, думали каждый о своем. А в небесных высотах кружился сокол, исчезал в пушистых облаках, заслоняя своей широкой тенью солнце.

Сколько пришлось пережить этой хрупкой на вид девушке? Какой силой нужно обладать, чтобы пойти против решения собственной матери, перестать быть ребенком и повесить на себя ярмо взрослого? Совсем одна. Она казалась такой одинокой, несмотря на нежную любовь брата…

Внутри что-то надсадно ныло, хуже, чем заноза, застрявшая под кожей, – такое не вытянуть иглой, Славик пытался улизнуть от непрошеных чувств, нахлынувших на него. Он никогда не умел быть инертным, не уклонялся, не юлил, Елизаров пер напролом, ломая все, до чего мог дотянуться. А здесь приходилось биться лбом о мягкую, но непробиваемую стену. Эта дурацкая всеобъемлющая нежность не уходила, взглядскользил по ее пальцам, перебирающим травинки. Пока его рука не накрыла их, заставляя замереть.

Господи Боже, что же он творит? Дурак. Переплел их пальцы, замечая, как напряглись, а затем несмело опустились девичьи плечи, как украдкой она скосила на их руки взгляд и уголки губ дрогнули в улыбке. Собственное сердце так радостно скакнуло к глотке, что едва не проломило трахею. Едва ли раньше он так радовался банальным касаниям. Он вообще когда-то девчонкам так радовался? Как несмелый сопливый мальчишка, так отчаянно желающий сделать следующий шаг и так этого боящийся. Будто она откусит ему голову. Если сейчас он наклонится и украдет поцелуй, Агидель разозлится или растеряется?

От душевных метаний его отвлек ударившийся об землю сокол. Ужасающая картина: вот он набирает скорость, пикируя вниз, вот подламываются крылья, и шеей он врезается в землю, Елизаров невольно дернулся вперед в глупой попытке помочь. Теплые пальцы Агидели выскользнули из ладони, Славик завалился набок, и она неожиданно громко рассмеялась, потянула его за майку на себя, чтобы помочь удержать равновесие.