Книга Малахитовое сердце, страница 75 – Лизавета Мягчило

– Жутко выглядит, правда? Первый раз, когда он так сделал, я проплакала несколько часов. Василько тогда забрался в сад к бабе Настасье, целую майку черешни принес, все пытался меня утешить.

И правда, в одно мгновение сокол стал сидящим на земле, широко улыбающимся старшим братом Агидели. Сколько же в его глазах искрилось чистого, ни с чем не сравнимого счастья. Радость эта преображала мальчишеское лицо, пропадала растерянность и блаженная наивность. Он казался не просто нормальным – самым полноценным из всех них. Поднялся с земли, отряхнул продранные в нескольких местах шорты и направился к ним широким быстрым шагом.

– А Саша со Жданом уже дверь новую ладят, ой и довольное у Сашеньки лицо. Словно не работой занят, а с девками через костер пляшет.

Пальцы Агидели поспешно разжались и отпустили майку, но Славик все еще ощущал приятные мурашки на ребрах в том месте, где его касалась рука ведьмы. Пытаясь скрыть неловкость, он потянулся к инвалидной коляске. Василько ловко подхватил его под руки, быстрым движением усадил в кресло. И это не показалось чем-то унизительным, не принизило достоинство, хотя с любым другим Елизаров почувствовал бы себя ущербным. Славик благодарно кивнул и замер. Уезжать нехотелось. Ведьма тоже медлила, с несвойственной ей робостью отряхивала травинки, прилипшие к подолу платья, переступала с ноги на ногу. Пока губы Василько не растянулись в понимающей усмешке, а в невыразительных голубых глазах не заплясали черти.

– Вижу, любы вы друг другу, так, может, я один до Саши прогуляюсь, с дверью подсоблю? А вы в поле посидите, приласкаете друг друга, понежитесь.

Агидель словно смело порывом ветра. Девушка презрительно фыркнула, вздернула подбородок с надменным «Вот еще…» и стремглав ринулась прочь. Развевались на ветру рыжие вьющиеся пряди, легкими волнами вокруг круглых бедер вилось легкое платье. Из груди сам собою вырвался низкий радостный смех, Елизаров растер шею, развернул коляску в сторону деревни. Пожав ему руку, рыжий сноровисто обернулся воробьем и, раздражающе громко чирикая, полетел почти у самой земли.

Когда ведьма метнулась в сторону леса, ее шея и щеки пылали так ярко, что за краснотой этой не было видно россыпи веснушек. Для него это было лучшим ответом.

До избы Елизаров добрался быстро. Словно не болели воспаленные разодранные ладони под плотно намотанными, побуревшими от сукровицы бинтами. Внутри было удивительно легко и тихо.

Саша и Ждан уже сколотили крепкую дубовую дверь и прилаживали ее к дверному косяку при помощи кованой жиковины ^[5]. Услышав скрип калитки, оба повернулись, кивнули, приветствуя, и продолжили работу. Славик замер у ступенек, помочь он уже ничем не мог, а мельтешащая под ногами коляска только мешала бы им.

– Красиво выходит. – Глядя на их труды, Елизаров не слукавил: дверь встала как влитая, а остроконечные жиковины с мягкими завитками соцветий украшали солнечную избу. Прикрепив нижнюю петлю, Саша отошел назад, сдул прилипающую ко лбу светлую прядь, ловким движением скинул пропитанную потом майку. Взгляд Славы тут же скользнул по перебинтованным ребрам Бестужева, зацепился за бурое пятно успевшей подсохнуть крови. Брови сошлись на переносице. – А это что за производственная травма?

Ждан обернулся, в глазах зажегся настороженный интерес.