Книга Чуж чуженин, страница 48 – Ксения Скворцова

Нелюб нахмуренно повертел ступицу.

– Долго ли до твоей деревни? Подлатать смогу, чтобы шагом дойти, а там уж новую ось справишь.

– Да бросма-брось вёрст десять, не боле.

– Вот и ладно. Погоди, вручье достану.

Не обращая внимания на возмущенный взгляд Мстиши, Нелюб начал развязывать притороченный к седлу мешок.

– Ох, помоги тебе Звездный Пастырь, сынок, – обрадованно запричитал старичок. – С самого утра по жаре маюсь.

– Что ж ты, отец, сколько людей нынче этой дорогой прошло! Неужто никто не пособил?

– Да все на торжок поспешают, нешто ястану докучать со своей безделицей.

Нелюб неодобрительно покачал головой.

– И долго ты собираешься тут ковыряться? – сердитым громким шепотом спросила Мстиша, недовольно отстраняя от себя морду кобылы, которая со скуки начала жевать ее плечо. – Позабыл, что мы спешим?

– Ты спешишь, – не отвлекаясь от поисков, вполголоса заметил Нелюб. – Да куда же он запропастился… – пробормотал он, тут же забыв о Мстиславе, словно она была надоедливой мухой.

– Да что ж ты, нарочно извести меня хочешь? – сквозь зубы прошипела княжна. – Приду, когда все уже пропадет!

Нелюб наконец впервые взглянул прямо в ее прищуренные от злости глаза и спокойно ответил:

– А разве и так еще не все пропало?

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Мстислава – сжав кулаки и медленно тлея внутри, из последних сил сдерживаясь, чтобы не начать кричать при старике. Нелюб – невозмутимо, с призраком усмешки в щелочках зеленоватых глаз. Они бы, наверное, еще долго простояли, испепеляя один другого взглядами, если бы не появившийся рядом старик.

– Сынок, будет тебе! Идите своей дорогой, родимые. Что ж ты станешь со своей молодухой из-за старого хрыча перечиться!

Мстиша открыла было рот, желая возмутиться и поправить старика, но Нелюб незаметно наступил ей на ногу.

– Не бери в ум, отец. Сядь, передохни. А молодуха моя тебе воды поднесет. Поди, нажаждался с утра по такой сухоте.

С этими словами, больше не глядя на Мстиславу, Нелюб взялся за починку. Мстиша, задыхаясь от негодования и изумления, сама не веря, что подчиняется помытчику, принялась доставать мехи. Дрожащими руками она наполнила берестяную кружку и, перебарывая себя, подала ее старику.

– Благослови тебя Пресветлая Пряха, дочка! – улыбнулся старик, то ли не замечая, то ли притворяясь, будто не замечает поджатых губ девушки. Он сдержанно, но с нескрываемым удовольствием сделал несколько глотков. – Уважили старика, сжалились. Пусть пошлют вам боги побольше деток!

Старичок умильно улыбнулся, а Мстиша метнула быстрый яростный взгляд на Нелюба. Тот, не отрываясь от своего занятия, лишь еле слышно хмыкнул и мотнул головой.

Делать было нечего, и Мстислава с тяжким вздохом опустилась на обочину у телеги. В полыни ошалело стрекотали кузнечики, по полю лениво пробегали знойные волны, приносившие терпкие, горьковатые запахи ромашки и тысячелистника.На бледно-голубом, точно выгоревшем небе не виднелось ни облачка. Мстиша закрыла глаза. Старик что-то негромко спросил, и Нелюб принялся отвечать спокойным, низким голосом. Она легко представила его сейчас – стоящим на коленях в белом песке, с закатанной до локтей рубахой, открывающей жилистые руки. Немного прищурив глаза, он обтесывал деревянный клин и неторопливо говорил, изредка вытирая лоб об рукав, а непослушная черная прядь норовила выбиться из-под шапки. Его мерная, обстоятельная речь странным образом утешала и успокаивала – почти как Стоянина колыбельная.