Книга Чуж чуженин, страница 52 – Ксения Скворцова

Гостей усадили за стол рядом с остальной семьей: стариком, младшей снохой и ребятней мал мала меньше. В избе стоял такой же кислый запах, что и в телеге, только гораздо сильнее, и Мстислава гадливо прикрыла нос рукой. Поджав локти, она принялась неприязненно озираться.

Сквозь заволоченные бычьими пузырями окна пробивался слабый свет, но и его хватало, чтобы заметить, насколько это жилище не походило на княжеский терем. В плохо проконопаченных стенах между бревнами торчал мох, голые лавки были почти до блеска вытерты многочисленными домочадцами, дубовый стол стал черным от старости. Впрочем, несмотря на бедность, в избе было чисто и опрятно. Большуха постелила старую, расшитую по краю незамысловатыми узорами скатерть – «должно быть, еще из девичьего приданого», ядовито подумала Мстиша – и поставила два горшка щей, подбеленных сметаной, лук, вареные яйца и хлеб.

– Кушайте на здоровьечко, – пожелала Томила гостям, положив подле них две новые ложки. От Мстиславыне укрылось, как пристально хозяйка оглядела ее руки. Еще бы, у самой-то старухи кожа была задубевшая, взбугренная синими прожилками.

Трапеза проходила чинно и скучно, все молчали. Было противно черпать из того же горшка, откуда брали хозяева. Мстиша покосилась на Нелюба, который, не чураясь, ждал своей очереди и невозмутимо отправлял в рот ложку за ложкой. А говорил, с боярами сиживал. Где уж ему, вахлаку.

Когда ужин закончился, солнце еще не село, и все расселись по разным углам сумерничать. Нелюб со своими деревяшками расположился подле старика, плетшего лапти на воронце, женщины сонно перебирали чернику в огромных решетах, дети возились на полу. Мстиша устроилась на лавке поодаль ото всех и лениво отщипывала от пирога с капустой.

– В волка и гусей, в волка и гусей! – послышался требовательный детский крик, и Мстиша вздрогнула. Разразилось тоненькое многоголосие:

Кусок встал поперек горла, и Мстислава побледнела.

Ребятня с визгом бросилась в рассыпную, и большуха притворно грозно прикрикнула на них:

– А ну, жуклята, кыш на двор бегать!

Мстислава сама не могла объяснить, почему всякое упоминание волка заставляло волоски на руках вздыматься. Верила ли она, что Ратмир оборотень, или образ дикого зверя просто стал воплощением чужого чуженина?

Она посмотрела на Нелюба, но тот, не замечая Мстишиного смятения, под восторженный писк раздавал детворе сработанных из дерева игрушечных птичек.

Мстислава вдруг почувствовала себя невыносимо лишней здесь, среди этих людей, с которыми у нее не было и не могло быть ничего общего. И то, что неразговорчивый, скупой на слова Нелюб сумел ненавязчиво и гладко влиться сюда, стать на вечер частью этой семьи, почему-то задевало. Он был с ними, не с ней, и, хотя княжна не имела на это права, она ощущала себя преданной.

Оставаться было тошно, и Мстислава выскользнула из избы. Ноги сами принесли ее на мостки.

Дождь по-прежнему моросил, оправдывая мрачные предсказания Нелюба, но Мстиша уже не переживала о том, что намокнет. Усевшись на самом краю, она достала из-за пазухи заветные бусы и медленно разжала пальцы, любуясь гладкими, голубыми с коричневыми вкраплениями шариками. Было уже слишкомтемно, чтобы разглядеть тонкие переливы цвета, но Мстислава столько раз видела ожерелье, что могла бы представить их с закрытыми глазами.