Книга После развода в 40. Между нами твоя истинная, страница 59 – Екатерина Гераскина

Но раз доказательств нет, кроме перемешанных магических следов, то пока Император ничего не станет предпринимать против нас.

А общественность не узнает правды — дабы избежать смуты.

Я плакала. Тихо, чтобы никто не видел. Хотела поддержать сына, но понимала — есть утраты, с которыми нельзя помочь. Их можно только пережить.

И он переживает. Медленно, мучительно.

К вечеру сегодняшнего дня, пятнадцатого со времени гибели Кристины, я сама уже чувствовала себя выжженной изнутри.

Гарольд тоже держал все в себе, как и мой сын. Но я знала как тому плохо. А еще он не поднимал все это время тему рябины.

Я не напоминала ему о своём настойчивом, порывистом желании избавить могилу матери от неё. Однако мне пришлось обойти немало лекарей, прежде чем муж успокоился. И его не заверили, что я здорова.

А вот сын не захотел обращаться к целителю. Его раны были безнадёжно запущены. Мне казалось, что только эта боль и держала его. Раны затягивались медленно, кожу покрывали черные узоры. Казалось, словно пепел въелся ему под кожу, оставляя вечное напоминание о той ночи.

Они меня пугали, но сын лишь отмахивался. Гарольда он тоже не слушал, замкнувшись в себе.

Мы собирались ложиться спать. Я только потушила ночник, и комнату окутала кромешная темнота.

Гарольд протянул руку и обнял меня со спины.

Я сжала его ладонь, прикусила губу, чтобы снова не расплакаться.

Прикрыла глаза.

И вдруг над головой раздалось громкое и до боли знакомое:

— Дочь! Ты досих пор не сменила мне зятя?

— А-а-а-а!

И закричала если что не я! Я просто чуть умерла от разрыва сердца в собственной кровати!

Леди Анна

— Я что, откопал твою мать?! — закричал Гарольд, вскочил с кровати и включил свет.

Но мать всё так же стояла у изголовья кровати — вернее, плыла над ним, в своём любимом сиреневом платье, пышном, с белыми кружевами.

Её длинные белоснежные волосы были убраны в высокую, изящную причёску.

— Так это был ты? Я-то думаю, кто такой рукожо...

— Мама! — я пришла в себя и начала снова дышать.

Я, как и Гарольд, соскочила с кровати и начала торопливо затягивать пояс халата.

Мама всплеснула руками. И как было при жизни принялась винить во всем моего мужа.

— Ты знаешь, сколько он корней не вырубил! Да я едва пролезла!

— Да если бы я знал, что делаю, — я бы с места не сдвинулся! — вспылил Гарольд.

Мама не разозлилась, а расхохоталась в голос. Да так звонко, что казалось — живая. Да она и выглядела как живая, разве что немного полупрозрачная.

А ещё — красивая, почти молодая, какой я её помнила до самой смерти. Только уши разве что были немного вытянутыми сейчас, а глаза, как и при жизни немного светились зеленым цветом.

— А ты ничуть не изменился, Гарольд, — усмехнулась мама, сложила руки на груди.

— Вы тоже, мама, ничуть не изменились.

— Я умерла, Гарольд.

— А я про характер.

Та звонко рассмеялась, а потом подлетела к Гарольду.

— Дай я тебя обниму. Рада свидеться вновь.

— Какая же вы сложная, мам, — вздохнул муж.

И они попытались обняться, но мама прошла сквозь него, как дым.

А Гарольд передёрнулся.

— Наверное, давайте больше не будем так делать. Я словно в ледяную воду окунулся, — пробормотал муж, поёживаясь и потирая руки. — И вообще раз уж так все сложилось. Может быть, пройдем в гостиную?

— И заодно расскажите, зачем вызывали меня, — чинно кивнула головой мама.