Книга Год Дракона, страница 354 – Вадим Давыдов

– А это, значит, для тебя пустяки, – буркнул ребе, указывая глазами на ермолку у Майзеля на голове.

– Конечно, пустяки, ребе, – подтвердил Майзель. – Да ты ведь и сам это понимаешь.

– Что я понимаю, тебе знать не обязательно, – ворчливо отозвался ребе и прищёлкнул языком. – Но какие люди называют тебя своим другом! Господи боже мой, какие у тебя друзья! Наверное, ты всё же не окончательно безнадёжен, раз у тебя такие друзья?! Что-нибудь из тебя, наверное, в конце концов, получится?! Кольцо у тебя есть?

– Какое кольцо?

– Ты женишься или погулять вышел?! – рассвирепел ребе. – Кольцо, дурень, – «этим кольцом ты посвящаешься мне по закону Моисея и Израиля!»

– Не понимаю я твоего беспокойства, – пожал плечами Майзель. – Как ты думаешь, – есть в этом городе человек, который откажется помочь Дракону найти кольцо для его любимой?

– Так ты её любишь, – усмехнулся в бороду ребе. – Наконец-то ты сказал именно то, что я хотел услышать.

Майзель помолчал, а потом улыбнулся:

– Ай да ребе. Обвёл меня вокруг пальца!

– Ну, так ведь я – ребе. А ты – всего-навсего какой-то Дракон!

Майзель разинул пасть, чтобы возразить. Но вдруг передумал, – и покорно кивнул.

– В общем, так, – насупился ребе. – Через день будь здесь со своей Еленой, епископом и кого там вы ещё хотите позвать. Только никаких журналистов! А я пока подумаю, как женить еврея на католичке и не нарушить при этом заповеди!

Ребе сидел над книгами всю ночь. В основном – над книгой Рут. «Знают во вратах народа моего, – женщина геройская ты!»^[86]. В соответствии с буквой закона, закона строгого и справедливого, хранившего столько веков его народ, – ребе не должен совершать обещанного понтифику. Такое не под силу даже тысяче раввинов, способных отменить или принять любое постановление. Даже Сангедрину^[87]. Если женщина или мужчина хотят быть с его народом, они должны выдержать испытание на прочность своего стремления, показать, что этот выбор – сознателен, продуман, выстрадан. Но ведь недаром Царь Мира устроил так, чтобы именно Рут-моавитянка стала прабабкой Давида-псалмопевца, величайшего из царей Израиля?

А ещё – слова князя епископов задели какую-то неведомую струну его души. Было в них что-то невероятно значимое, чему сам ребе пока никак не мог подобрать определения.

Он не собирался проводить обряд бракосочетания в соответствии с установленными правилами и религиозными канонами своей веры. Но какое-то решение, – решение, отвечающее истинному духу Торы, духу божественной справедливости, духу, утверждающему великий принцип: «когда два стиха противоречат, длится это, пока не явится третий, примиряющий их» – он должен был найти. Обязан. В этом ребе, в противоположность всему остальному, как раз ни секунды не сомневался.

Он поднял голову и увидел стоящего в арке входа смотрителя кладбища, Пинхаса:

– Доброй ночи, Ребе.

– Здравствуй, реб Пинхас. Подойди ко мне, смелее.

– Ребе, этот… Папа? Он из-за неё приходил?

– Из-за неё? – повторил вопрос смотрителя ребе. – О ком это ты?

– Да. Из-за этой женщины, – хасид вздохнул. – Я её спросил тогда, – ты разве еврейка?

– Когда?

– Она была здесь, Ребе. Такая… Ещё до всей этой истории. Сидела на кладбище. У могилы его матери. Долго, так долго, – может, час, а то и больше. Свечку зажгла. Разговаривала с ней. Плакала. Я думал, я сам разревусь.