Онлайн книга «Выбор»
|
Не умеет она! Заговоры… им ведь тоже учиться надобно! Начала Агафья учить ее, да мало! Слишком мало! Заговор – это ж не просто слова, можно выучить их, можно на другие поменять… заговор – это музыка. На нее настроиться надо, тайный ритм поймать, отзвук мира услышать, приноровиться, подстроиться…[15] А с музыкой Устинье всегда туго приходилось, не умеет она петь, как взвоет – птицы с неба попадают. И сейчас вот надо, а не умеет она, не слышит музыку мира, мелодию трав не чувствует, не может их в соответствие привести! Другая волхва бы пять минут потратила, Устя малым не час провозилась. Пока нашептала, что надобно, пока уверилась, что вреда малышке не будет, пока три раза сама проверила да прабабке показала. Ребенок же! Со взрослыми всяко проще, а тут капля лишняя, а малышке плохо станет, животиком промучается всю ночь вместо зубок… не надобно такого. Вот и возилась Устя. Сама зубами скрипела, заговаривала, понимала, что учиться надобно, вот и терпела, и старалась. На будущее все пригодится. Справилась наконец, к Дарёне пошла, дверь ногой приоткрыла, чтобы отвар не колыхнуть в кувшине, а в комнате ужас творится! Дарёна спиной стоит, над Варенькой наклонилась и не чует, что тать к ней идет, с ножом в руке. Устя визжать не стала. Только кувшин об пол звякнул. Сама не поняла, как уронила его, руку вперед вытянула. Остановить? Что могла бы сделать она? Да ничего! Она и подумать не успела – тать вперед шагнул, и поняла девушка, что сейчас он Дарёну ударит. А то и ее тоже… потом. И такое в ней колыхнулось… Черное, безудержное, безумное… не для того она из черной жизни пришла сюда! Не для того, чтобы своих родных отдавать, без защиты оставлять! Огонь под сердцем так полыхнул – казалось, сейчас самое сердце в груди пеплом рассыплется. Устя и сама не поняла, что наделала, только ровно ниточка протянулась. От сердца – к вытянутой руке ее – и снова к сердцу, только не ее уже, а татя. И полыхнуло. Черным сухим огнем. Устя к нему уж привыкла, приноровилась. А тать как стоял – так на пол и осел. И откуда-то знала боярышня – все, конец, теперь уже не человек это. Дохлятина непотребная. А вот чего Дарёна вслед за ним на пол оседает? Неуж задел он ее? Да нет, нож чистый… испугалась, наверное… А ей-то что делать?Как быть? Устя вокруг поглядела – и выдохнула. Есть нужное! На столе нож лежит, миска с яблоками рядом. Дарёне их кусать тяжело, нянюшка их на дольки режет и ест. А нож-то острый, хоть и короткий… Взяла его Устя, примерилась – и татю в спину воткнула. И завизжала. Да так, что Варя расплакалась еще сильнее, а на полу Дарёна зашевелилась, но Усте не до того было. Шум послышался, народ сбегался… вроде все хорошо. И Устя позволила себе истерикой зайтись. Есть от чего: человека она убила. Впервые. За две жизни. * * * Люди влетали – застывали в изумлении. И то сказать – боярышня у двери в истерике бьется, на полу труп лежит, и, судя по ножу в руке, не яблоки он резать сюда пришел. Дарёна у люльки с малышкой лежит, вроде как живая, малышка криком заходится… Первым Илья опомнился. Машку свою к люльке толкнул, сам к Дарёне бросился, по щекам похлопал, с пола поднял со всем бережением. – Живая? – Ох… живая, Илюша. Живая я… чудом, не иначе! Маша ребенка подхватила, к себе прижала, и такая дрожь ее била, что как бы успокоительным отпаивать не пришлось. Боярыня Евдокия рядом с дочерью опустилась, обняла, к себе прижала… Устя завыла тише, матери в плечо уткнулась. |