Онлайн книга «Возвращение»
|
На плечах мужские руки сжались клещами. Не разожмешь, не оттолкнешь. – Только согласись, Устиньюшка. На руках носить буду, листику упасть не дам! Слезинки не проронишь! Что пожелаешь, все сделаю! Жемчугом и золотом осыплю! Устя и не вырывалась: – Тогда дай мне время тебя узнать. Тебя, не царевича, а Фёдора. – Время? – Знаю я, отбор не отменить, да и ненадобно. Но до Красной горки мы еще узнавать друг друга можем. И я в палаты царские приходить могу, разве нет? И видеться мы сможем. Пусть под чужим присмотром, а все ж таки? – Устиньюшка… Фёдор аж засиял, ровно солнышко. Он-то другого ожидал. И готовился… Царевич ведь. Кто из страха согласится, кто из корысти. А здесь… здесь его о другом просят. О том, чтобы узнать друг друга! Чтобы полюбить? Он и мечтать о таком не смел! Хотел, надеялся… – Матушку попрошу. Ей твою матушку прилично приглашать. А уж она сможет с собой и тебя брать, и сестру твою. Можно ли так? Устя голову подняла, посмотрела серьезно. – Так можно. Не проси у меня любви, царевич, не хочу лгать. Не знаю я тебя, а узнать хочу. И ты на меня посмотри. Не на косу длинную и глаза опущенные, а на меня, на Устинью. Не на боярышню. Жить тебе не с косой – с человеком. – Устиньюшка… Объятия вытерпеть пришлось. Устинья до крови себе щеку прикусила, больно стало. Выдержала, справилась. И отстранилась: – Прости, царевич, а негоже это. Ты руки распускаешь, а я тебе даже пощечину дать не могу. – Прости и ты, боярышня. Забылся я… Устя рук не высвобождала. Знала – потом синяки нальются, но терпела. Чуяла – то вроде бешеной собаки. Или почти бешеной. Неуправляемой, опасной. Сделаешь лишнее движение – кинется. И ждала. Ждала, пока не успокоится тяжелое мужское дыхание, пока не перестанут гореть опасным огнем глаза Фёдора, пока не разожмутся пальцы. И только потом сделала шаг назад: – Все хорошо, царевич. – Не ждал я такого… – Отчего? Ты ведь не только царевич, ты и человек. И жить мне не с парчой ижемчугом, жить мне рядом с тобой. С тобой постель делить, с тобой детей рожать… Фёдор посмотрел чуточку ошалело: – А ты… согласна? – Я свое условие сказала. Дай мне то, что важнее жемчуга. Дай возможность узнать тебя, увидеть. – Обещаю, Устенька. Сегодня же с матушкой поговорю. – Спасибо… царевич Фёдор. – Назови еще раз по имени. Пожалуйста… – Фёдор. Федя, Феденька… – Устенька… Но сделать шаг вперед, сгрести в охапку, к груди прижать Устя уже не позволила. На шаг отошла, пальцем погрозила. – Негоже, царевич. – Прости. Не сдержался я. – И ты прости… Фёдор. Ответом Устинье была робкая улыбка. И она почувствовала себя вдвойне гадиной. Жестокой и коварной. Но разве есть у нее выбор? – Поговори с матушкой, Феденька. А я со своей поговорю. Не обижайся… трудно мне. Тяжко. Когда б ты бояричем был, куда как проще было бы. Фёдор только руками развел: – Поговорю. – А сейчас – прости. И так заговорились мы, нехорошо. Сплетни пойдут… – Да я… – Федя, на чужой роток не накинешь платок. С этим Фёдор согласился. И отправился восвояси. Устя упала на лавку, закрыла лицо руками. Мерзко, гадко, тошно, ОТВРАТИТЕЛЬНО!!! Матушка Жива, да что ж это такое! Все она понимает! Из этого человека вырастет чудовище! И ее сожрет, и Россу сожрет… Но почему, почему она себя сейчас чувствует последней гадиной? У нее нет выбора, чтобы разобраться, чтобы предотвратить несчастье, ей надобно попасть в царские палаты! Но… |