Книга Графиня из Черного замка, страница 10 – Надежда Соколова

Мои взгляд и мысли неторопливо скользили по знакомым, но от того не менее чудесным и дорогим обитателям залы.

Лунные кувшинки Эльсинора. Они плавали в небольшом, идеально круглом каменном бассейне, и их имя было неслучайным. Их полупрозрачные, серебристо-белые, с перламутровым отливом лепестки, казалось, светились изнутри мягким, фосфоресцирующим светом, как бы впитывая и трансформируя сам свет. Днем они были просто невероятно красивы, но я знала, что в полнолуние их свечение усиливалось, отбрасывая на стены и потолок причудливые, колышущиеся блики, похожие на отражение воды. В их глубоком центре искрилась и перекатывалась единственная капля нектара, похожая на настоящую, самую чистую ртуть.

Поющие вьюнки. Они вились по специальным медным обручам, создавая живые, ароматные арки. Их листья были темно-изумрудными, глянцевыми, амаленькие, колокольчатые цветы — нежного цвета утренней зари, переходящего от розового к абрикосовому. Но главное чудо открывалось в полной, затаенной тишине. Если замереть, замедлить сердцебиение и не дышать, можно было уловить едва слышный, похожий на звенящий перезвон крошечных хрустальных колокольчиков, исходящий от самих цветов. Никакого ветра, просто тихая, собственная, непрерывная музыка их жизни, звучащая на грани восприятия.

Огненные языки. Растение с толстыми, мясистыми, почти суккулентными стеблями цвета темной меди, на концах которых вместо цветов «горели» пучки тонких, волосовидных лепестков ослепительно алого, оранжевого и золотого цвета. Они и правда напоминали застывшие, но живые языки пламени. От них исходил едва ощутимый, сухой жар, и если провести рукой рядом, воздух ощутимо колебался, как над раскаленными углями. Они никогда не увядали, лишь иногда с легким, похожим на шепот углей шелестом «сбрасывали» старый, потускневший пучок, и на его месте буквально за ночь вырастал новый, яркий и яростный.

Хрустальные папоротники. Они росли в самых тенистых, прохладных уголках у северной стены, и казалось, будто они вырезаны искусным мастером из цельного куска льда или горного хрусталя. Каждая ажурная, невероятно сложная веточка-вайя была прозрачной и переливалась на свету, как призма, отбрасывая на темный камень пола радужные, прыгающие зайчики. При самом осторожном прикосновении они не ломались, а лишь издавали тихий, чистый звон, как тончайшее богемское стекло.

Дремлющий шатер. Это было небольшое, коренастое деревце с широкой, раскидистой кроной из сизых, опушенных листьев. Его цветы были похожи на пушистые, светло-лиловые помпоны, размером с детский кулак. От них исходил густой, сладковато-медовый аромат, который навевал не тяжелую сонливость, а состояние глубокого, ясного и безмятежного спокойствия. Постояв под его сенью всего минуту, все тревоги и навязчивые мысли будто отступали, уносились куда-то прочь, оседая где-то у корней.

Я остановилась у края бассейна с кувшинками, наблюдая, как их призрачный, внутренний свет смешивается и играет с холодным, зимним солнцем, пробивающимся сквозь высокий стеклянный потолок. Здесь не было ослепительных бабочек и райских птиц из моего сна. Здесь была другая, гораздо более глубокая и настоящая магия— тихая, медленная, терпеливая, существующая в каждой капельке росы на хрустальном папоротнике и в едва слышном, но вечном перезвоне вьюнков. Она не обещала головокружительных перемен и новых горизонтов. Она просто была. Существовала. И в этом ее совершенном, самодостаточном «есть» я находила гораздо больше утешения и истины, чем в каких бы то ни было громких и красивых обещаниях, пришедших из мира снов.