Книга Графиня из Черного замка, страница 13 – Надежда Соколова

Особо же почитаем в эту ночь знак, именуемый в наших краях «Сердце Зимы» или «Благословение Молчания»: когда утренний иней на внутренней стороне стекла складывается в узор, похожий на сплетенные голые ветви вяза или на очертания ледяного цветка. Увидевший его первым должен, не проронив ни звука, лишь молча указать на него пальцем домочадцам, и тогда весь грядущий год в доме будет царить мир и согласие, ибо сама госпожа Стужа дала им свой обет молчания и покоя…»

На полях моей тетради, я вывела аккуратным, библиотекарским почерком несколько пометок, нумеруя их:

«Тихони»— возможно, местное название природных духов/призраков холода и одиночества? Сравни со славянскими «полуденницами» или «мавками», также связанными с конкретным временем/местом и опасностью. Страх перед речью — архаичный, очень древний мотив табу, защиты от потустороннего через молчание.

«Странница»— необходимо свериться с астрономическими свитками в секции «Небесные сферы». По контексту, похоже на описание яркой планеты с ретроградным или очень медленным видимым движением, служащей астрономическим маркером.

Обряд молчания и поминовения предков.Крайне интровертный, замкнутый ритуал, направленный вовнутрь семьи, а вовне. Очень созвучен общей атмосфере отчужденности этих мест. Интересно, практиковали ли подобное (возможно, в иной форме) сами обитатели Черного Замка в прошлом?

«Сердце Зимы»— иней не как угроза, а как благословение, знак договора со стихией. Прекрасная, поэтичная примета, превращающая обычное природное явление в сакральный символ. Надо осмотреть окна в южной галерее в ясное морозное утро. Зарисовать возможные узоры.

Я отложила перо, вглядываясь в выцветшие, но такие живые строки. Именно такие, казалось бы, мелкие детали — всеобщий,суеверный страх перед речью в самую долгую ночь, молчаливое, почти телепатическое понимание, достигнутое через узор на стекле — рисовали для меня внутреннюю картину этого мира гораздо ярче и объемнее, чем любые эпические описания битв или сухие перечни магических артефактов. Это была история не героев, а тишины; история заботливо оберегаемого внутреннего пространства, которое люди старались сохранить перед лицом огромного, холодного и не всегда дружелюбного внешнего мира. И в этом я находила глубочайшее, почти родственное понимание. Я училась здесь не магии силы, а магии бытия — их особому, стойкому способу быть. И в этом медленном, вдумчивом изучении заключалось мое собственное, тихое и личное волшебство, куда более ценное, чем любое заклинание.

Глава 6

После часов, проведенных в сосредоточенном молчании за древними текстами, когда буквы начинали плясать перед глазами, а мысли гудели от переполнявшей их информации, мои глаза и душа требовали иной, визуальной пищи. Тогда я отправлялась по знакомым, прохладным коридорам в свою небольшую, но самую личную комнату в северной башне, где на широком, глубоком каменном подоконнике был устроен импровизированный «мольберт». Здесь меня ждало другое, не менее важное и целительное занятие — рисование.

На Земле я когда-то, кажется, в другой жизни, закончила художественную школу, и это умение, казавшееся бесполезным для карьеры библиотекаря, теперь оказалось драгоценным даром. Лучше всего у меня всегда получались пейзажи. Не фантазийные, выдуманные, а те, что были перед глазами — точные, детализированные, вдумчивые, стремящиеся ухватить самую суть места.