Книга Графиня из Черного замка, страница 8 – Надежда Соколова

И тогда раздался Голос. Он не исходил ниоткуда и был повсюду одновременно, мягкий, мелодичный и гипнотически убедительный, как звук далекой флейты над гладью спящего озера.

— Жди, Хранительница Тишины. Скоро в твою жизнь войдут перемены. Яркие, как эти лепестки. Прекрасные, как эта песня. Они принесут тебе то, о чем твое сердце даже не смело шептать в самых потаенных уголках. Новые, сияющие пути откроются перед тобой. Ожидай их.

Я хотела возразить во сне, сказать, что у меня всё есть, что мне ничего не нужно, что этот сад — уже излишество, но не могла издать ни звука, будто губы слиплись от сладкого нектара. Сад начал таять, растворяться в ослепительном, белом свете, цвета стекали, как акварель под дождем, а голос эхом повторял, затихая: «Скоро… жди… скоро…»

Я проснулась. Резко, как от толчка в грудь, с ощущением, что я провалилась сквозь слои пуха на твердый камень. В комнате царил привычный, утробный полумрак, освещаемый лишь алым отсветом тлеющих в глубине камина углей. За свинцовым стеклом окна все так же властвовала глубокая зимняя ночь, тихая и звездная, безжалостная в своей ясности. Ни пения хрустальных птиц, ни удушающего запаха цветов. Только знакомый скрип потолочной балки над головой да далекий, тоскливый вой ветра в расщелинах гор.

Я сидела на кровати, обхватив колени руками, прижимая их к груди, в полном, ошеломленном недоумении. Не страх, а именно глубокая, нахмуренная, почти обидная растерянность наполняла меня до краев, вытесняя сон. Перемены? К лучшему? Я не просила никаких перемен! Я ни о чем не шептала!

Мой устроенный, идеально отлаженный мирок в Черном Замке был полон и завершен, как запечатанный конверт. Каждая знакомая тень на стене была мне родной, каждая щель в камне пола — своим, изученным местом. Я обрела тот самый покой, ради которого, казалось, и была рождена. Зачем нарушать эту хрупкую, выверенную, совершенную гармонию? Это было хуже вторжения. Это было предательство со стороны самой вселенной, которая, казалось, наконец меня поняла.

«Новые пути»? Все мои пути уже были протоптаны моими же ступнями — из тишины библиотеки в теплую сырость оранжереи, оттуда — в дымную, пряную атмосферу кухни, с кухни — по узкой лестнице в личную башню, к своему столу. И эти замкнутые,предсказуемые маршруты меня абсолютно, безоговорочно устраивали.

Я встала, босиком прошла по ледяному, шершавому камню к окну и откинула тяжелый, пыльный занавес из бархата. На черном, бездонном бархате неба сверкали колючие, ледяные звезды, равнодушные и далекие. Замок спал непробудным сном камня. Леса спали под саваном снега. Вся моя «проклятая», тихая, надежная вселенная была в совершенном, нерушимом порядке.

— Нет уж, благодарю покорно, — тихо, но с железной твердостью, в которой звучала вся моя сорокадвухлетняя воля, сказала я пустой, темной комнате, будто отвечая тому бестелесному, навязчивому голосу. — Я здесь как раз потому, что все перемены уже остались позади. Моя жизнь уже стала лучше. И лучшего, глупее и совершеннее этого покоя, я себе не представляю и представлять не желаю.

Я вернулась в постель, натянула стеганое одеяло почти до подбородка, плотно подоткнув его по бокам, и закрыла глаза, решительно, почти физически отгоняя назойливые воспоминания о красках и запахах сна, выталкивая их за пределы сознания. Пусть себе обещает, кто бы он ни был. Я никого не звала. Я не зажигала на окне свечу для путников. И встречать, тем более — с надеждой ждать, я ничего и никого не собиралась. Мое счастье, простое и немое, как камень, было здесь и сейчас, в этой каменной скорлупе, в этой выстраданной тишине. И ничто, даже самый прекрасный, обманчивый сон, не могло заставить меня снова захотеть ветра, дороги и незнакомых, пугающих горизонтов.