Книга Графиня из Черного замка, страница 5 – Надежда Соколова

И я, наконец, с полной ясностью поняла, что всем — или никому — здесь действительно было все равно. Никто не требовал отчета, не проверял пыльные свитки с правами на владение, не искал в тревоге пропавшую Викторию Александровну Тихонову из городской библиотеки номер четыре. Я была просто Хозяйкой. Фактом, как эти стены, как очаг, что всегда зажжен, как солнце,встающее из-за сосен. Самим явлением, не требующим оправданий.

И это было глубинным, тихим освобождением. На Земле мое одиночество всегда было маргинальным, чуть ли не позорным пятном в социальной анкете. Здесь же оно превратилось в естественное, даже почетное состояние, почти что должность. Я не была «старшей девой» — я была Держательницей Тишины, Стражем этого немого покоя.

Мое исследование замка незаметно перешло из фазы восторженных открытий в фазу медленного, основательного обживания. Я не просто находила комнаты — я наполняла их собой, своим дыханием, своими негромкими ритуалами. Принесла в солнечную залу, на стол из светлого ясеня, старинный травник с выцветшими иллюстрациями (его отыскал гном в самых потаенных глубинах библиотечных катакомб) и стала скрупулезно свершать описания растений в саду под стеклом, сравнивая живой лист с нарисованным. Устроила в маленькой круглой комнате-улее, где воздух был сух и пах пергаментом, себе настоящий кабинет, расставив на полках самые интригующие свитки с географическими картами неведомых земель и расставив принесенный с собой скромный, но верный чернильный прибор так, чтобы свет из бойницы падал точно на лист.

Даже научилась заказывать еду не общими, смущенными фразами, а конкретно, вникая в суть: «Эльсиндор, сегодня мне бы чего-нибудь с лесными ягодами, той, что с горчинкой», и эльф-повар, тот самый с серебряными волосами, почти улыбался одними уголками узких глаз, едва заметно кивая, и вечером в рагу появлялись терпкие ягоды можжевельника.

Иногда, закутавшись в тяжелый плащ из овечьей шерсти, я поднималась по узкой, открытой всем ветрам лестнице на самую высокую башню-дозор и подолгу смотрела на бескрайние, заснеженные леса, уходящие волнами за линию горизонта. Ни дымка из труб невидимых соседних поместий, ни теплых огней далеких деревень. Только чистая, безлюдная белизна, темная, колючая хвоя да холодное, пронзительно синее небо. И в груди не возникало прежней, знакомой паники от этой абсолютной изоляции. Вместо нее рождалось спокойное, широкое, как этот простор, чувство принадлежности. Я была частью этого молчания, этой колючей стужи, этого древнего, шершавого камня под моей ладонью, хранящего дневное тепло.

Гости не приезжали. И со временем я осознала, что это было не просто отсутствие, а дар.Прекрасный и безмолвный. Никто не нарушал хрупкую, совершенную мелодию моего нового существования: мерный скрип гусиного пера по пергаменту, уютное потрескивание яблоневого полена в огне, шелест столбцов запутанного текста и тихие, почти неслышные шаги тех, кто делил со мной эту тихую, неприступную крепость. Я наконец-то обрела то, о чем подсознательно, в глубине души, мечтала всегда: полное, безоговорочное и ничем не омраченное право на покой. И не собиралась менять его ни на какие громкие приключения из прочитанных книг. Моё истинное приключение было здесь — в бездонной глубине обретенной тишины и в неторопливом, ежедневном познании каждой узкой тени, ложащейся на каменные плиты от низкого зимнего солнца.