Книга Графиня из Черного замка, страница 2 – Надежда Соколова

Я вздохнула, глубоко, и белый пар от дыхания на мгновение скрыл весь зимний пейзаж, оставив лишь размытое серое пятно. Когда стекло снова прояснилось, я уже не просто смотрела на снег. Я его видела — каждый завиток метели, каждую тень на сугробе, иней на сосновых лапах. И, повернувшись к камину, к живому теплу и глубинному покою этого странного, магического дома, я почувствовала, как легкая, неуверенная улыбка тронула мои пересохшие губы. Тоска не ушла совсем — она тихо свернулась калачиком в самом теплом уголке сердца, как спящий, дремлющий кот. Но ее место у окошка души заняло спокойное, ясное, почти осязаемое «сейчас».

Я протянула руки к огню, грея ладони, чувствуя, как жар прожигает холод кожи, и подумала, что завтра, может быть, надену тяжелый плащ и выйду в этот белый, чистый, хрустящий мир. А может, и нет. А сегодня было достаточно просто стоять на этом потертом ковре у окна, чувствовать холодок стекла на лбу и наблюдать, как без счета и конца падает снег в моем новом, тихом, необъятном мире.

Меня звали Тихонова Виктория Александровна. И я полностью соответствовала своей фамилии – тишина была моей стихией. Не та гнетущая, пустая, а наполненная, живая:едва слышное шуршание старых страниц под подушечками пальцев, глухой скрип отполированных временем деревянных полок, размеренное тиканье маятника массивных настенных часов в углу читального зала. Я обожала покой раннего утра в библиотеке, когда длинный, косой солнечный луч, полный кружащейся, золотой пыли, ложился на стопки еще не разобранных книг, высвечивая волокна на потрепанных корешках. Шумные сборища и большие компании выматывали меня за полчаса, заставляя искать спасения на кухне у гудящего холодильника или на холодном балконе, под колючими, безразличными звездами.

Мне было сорок два. Старая дева — этот аккуратный ярлык, как незаметная, но всегда чувствуемая этикетка на корешке, висел на мне и в моем мире, и, как я позже поняла, в этом новом, магическом. Впрочем, мне было все равно. Мечты о принце — пусть и не на белом коне, а на приличной иномарке — и двух разумных, послушных детях остались где-то там, в пыльном альбоме с пожелтевшими выпускными фотографиями, затертые до неузнаваемости. Жизнь сложилась иначе. Я смирилась, не с надрывом, а с тихим, будничным, почти незаметным вздохом, и отдала себя работе.

Работа была моим храмом и крепостью. Я была главным библиографом в городской библиотеке, знала каждый стеллаж, каждый ящик карточного каталога с его потрепанными уголками, каждую потрепанную обложку с ее уникальными потертостями. Больше всего я любила наш отдел фантастики, спрятанный в дальней, уютной нише под самым сводчатым потолком из темного дуба. Там пахло старой бумагой, переплетным клеем, пылью веков и сладковатой тайной. Я поглощала романы один за другим, особенно фэнтези. Я не просто читала — я жила в тех мирах. Представляла себя не королевами или могущественными волшебницами (это казалось слишком уж наглым, неправдоподобным), а скорее мудрыми, седовласыми хранительницами знаний, вечными затворницами в высоких башнях, полных свитков, или просто невидимой наблюдательницей со стороны, сидящей в углу у трактирного камина с книгой в руках и кружкой слабого эля.

И вот однажды, холодным ноябрьским вечером, сырым и промозглым, я шла домой, закутавшись в потрепанное пальто. В руках — тяжелый пакет с молоком и свежим, еще пахнущим типографской краской томом очередной эпопеи. Тротуар был скользким от неумело посыпанного песка и первого, уже подтаявшегоснега, превратившегося в серую кашу. Я думала о только что дочитанной главе, о том, как героиня проходила сквозь Зеркало Туманов в иной мир, и о легкой зависти, которую вызвала у меня эта легкость перехода. В ушах еще стояла благородная тишина библиотеки, а не приглушенный городской гул. Я не заметила черной, невидимой в ранних сумерках наледи, растекшейся по бетону, как масляное пятно.