Книга Тихая пристань, страница 38 – Анна Рогачева

В тот же вечер, уложив детей, Арина подошла к Агафье, которая сидела у тусклой лучины, перебирая крупу.

— Гаша, мне нужно в село. В церковь. Свечу поставить. И… может, работу найти.

Агафья испуганно подняла глаза.

— Опомнись! Тебя узнают!

— Меня здесь никто не знает. А я… я не могу сидеть на твоей шее вечно. Мне нужны свои деньги. Хоть медяк. Я в селе буду Ариной-белошвейкой, пришлой из-за реки. Так и скажу.

— А дети?

— С тобой останутся. На пару дней. Не больше.

В глазах Агафьи снова вспыхнула паника, но уже смешанная с расчетом. Лишний рот, да еще и опасный, уходил. Возвращался он с деньгами или нет — уже другой вопрос.

— Ладно, — вздохнула она. — Только чтобы никто не связал. И если что… ты меня не знаешь.

— Не знаю, — твердо согласилась Арина. Это была цена.

На следующее утро она ушла на рассвете, оставив спящих детей. В узелке у нее были иглы, нитки, лоскуты и вышитая по ночам сорочка — образец мастерства. Шла она не легче, чем в лес, но теперь в ней была не безысходность, а целеустремленность. Село, куда она пришла к полудню, было побольше их деревни, с каменной церквушкой и базарной площадью. Она обошла все заведения, где могла быть нужна швея: лавку, торговавшую тканями, дом местного священника, даже богатый по меркам села дом приказчика. Везде — отказы, недоверие к странной, худой, молчаливой женщине с слишком ясными глазами. Последней надеждой была вдова-попадья, известная своей любовью к красивому белью.

Попадья, дородная и надменная, смерила Арину взглядом.

— Что умеешь?

— Все, сударыня. Шить, вышивать гладью и крестом, строчить, чинить. Могу старую вещь в новую превратить.

— Покажи.

Арина развернула сорочку. Попадья взяла ее в руки, и ее лицо изменилось. Она погладила тончайшую гладь ворота, где Арина, сама того не ведая, вывела микроскопический узор из пшеничных колосьев — символ достатка.

— Кто научил?

— Бог дал руки, нужда — умение.

— Странно… — пробормотала попадья, разглядывая работу при дневном свете. — Будто от нее тепло идет. И… спокойствие какое-то. Ладно. Возьму на пробу. Вот скатерть,подруби, да кружева обновить. За работу — пятак да обед. Сделаешь хорошо — будет и дальше работа.

Это было мало. Но это было начало. Арина нашла тихий уголок на церковной паперти и принялась за работу. Пальцы ее двигались сами, а мысли уносились далеко. К детям. К Ивану в остроге. К таинственному знаку на сосне. И к тому сне-видению с полем из нитей. Она смотрела на свою иглу, входящую в ткань, и думала: Я тоже теперь нить. Куда я вплетена?

Когда стемнело и она собралась уходить, к паперти подошел невысокий, сухощавый старичок в поношенной, но чистой одежде странника. Он долго смотрел на церковные фрески, а потом его взгляд упал на Арину.

— Милостыньку Христа ради, матушка? — попросил он обычным, усталым голосом.

Арина потянулась за крошечной краюхой хлеба, что оставила от обеда. Но старик, взяв хлеб, не ушел. Он пристально посмотрел на ее руки, еще сжимавшие иглу и работу.

— Трудное ремесло, — сказал он негромко. — Особенно когда в него душу вкладываешь. Оно и отзывается.

Арина насторожилась.

— Что вы хотите сказать, дедушка?

— Хочу сказать, что нити судьбы — они как нитки в умелых руках. Одну потянешь — другая шелохнется. Ты свою потянула сильно. Отозвалось во многих местах. — Он сделал паузу, и в его внезапно острых, молодых глазах не было ничего старческого. — Те, кто искал тихую мастерицу в деревне, теперь ищут беглянку с детьми. Ищут по лесам, по дорогам. И один из них… он не из тех, кто ищет глазами. Он ищет след. След силы. Как гончий — по крови.