Онлайн книга «Соло на ундервуде. Соло на IBM»
|
– А ласточки что – выживают?! – обиженно крикнул Рейн. Как-то пили мы с Иваном Федоровичем. Было много водки и портвейна. Иван Федорович благодарно возбудился. И ласково спросил поэта Рейна: – Вы какой, извиняюсь, будете нации? – Еврейской, – ответил Рейн, – а вы, пардон, какой нации будете? Иван Федорович дружелюбно ответил: – А я буду русской… еврейской нации. Женя Рейн оказался в Москве. Поселился в чьей-то отдельной квартире. Пригласил молодую женщину в гости. Сказал: – У меня есть бутылка водки и 400 гр. сервелата. Женщина обещала зайти. Спросила адрес. Рейн продиктовал и добавил: – Я тебя увижу из окна. Стал взволнованно ждать. Молодая женщина направилась к нему. Повстречала Сергея Вольфа. «Пойдем, – говорит ему, – со мной. У Рейна есть бутылка водки и 400 гр. сервелата». Пошли. Рейн увидел их в окно. Страшно рассердился. Бросился к столу. Выпил бутылку спиртного. Съел 400 гр. твердокопченой колбасы. Это он успел сделать пока, пока гости ехали в лифте. У Игоря Ефимова была вечеринка. Собралось 15 человек гостей. Неожиданно в комнату зашла дочь Ефимовых – семилетняя Лена. Рейн сказал: – Вот кого мне жаль, так это Леночку. Ей когда-то нужно будет ухаживать за пятнадцатью могилами. В детскую редакцию зашел поэт Семен Ботвинник. Рассказал, как он познакомился с нетребовательной дамой. Досадовал, что не воспользовался противозачаточным средством. Оставил первомайские стихи. Финал их такой: "…Адмиралтейская игла Сегодня, дети, без чехла!…" Как вы думаете, это – подсознание? Хрущев принимал литераторов в Кремле. Он выпил и стал многословным. В частности, он сказал: – Недавно была свадьба в дому товарища Полянского. Молодым подарили абстрактную картину. Я такого искусства не понимаю… Затем он сказал: – Как уже говорилось, в доме товарища Полянского была недавно свадьба. Все танцевали этот… как его?… Шейк. По-моему, это ужас… Наконец он сказал: – Как вы знаете, товарищ Полянский недавно сына женил. И на свадьбу явились эти… как их там?.. Барды. Пели что-то совершенно невозможное… Тут поднялась Ольга Бергольц и громко сказала: – Никита Сергеевич! Нам уже ясно, что эта свадьба – крупнейший источник познания жизни для вас! Позвонили мне как-то из отдела критики «Звезды». Причем сама заведующая Дудко: – Сережа! – Что вы не звоните?! Что вы не заходите?! Срочно пишите для нас рецензию. С вашей остротой. С вашей наблюдательностью. С вашим блеском! Захожу на следующий день в редакцию. Красивая немолодая женщина довольно мрачно спрашивает: – Что вам, собственно, надо? – Да вот рецензию написать… – Вы, что, критик? – Нет. – Вы думаете, рецензию может написать каждый? Я удивился и пошел домой. Через три дня опять звонит: – Сережа! Что же вы не появляетесь? Захожу в редакцию. Мрачный вопрос: – Что вам угодно? Все это повторялось раз семь. Наконец я почувствовал, что теряю рассудок. Зашел в отдел прозы к Титову. Спрашиваю его: что все это значит? – Когда ты заходишь? – спрашивает он. В какие часы? – Утром. Часов в одиннадцать. – Ясно. А когда Дудко сама тебе звонит? – Часа в два. А что? – Все понятно. Ты являешься, когда она с похмелья – мрачная. А звонит тебе Дудко после обеда. То есть уже будучи в форме. Ты попробуй зайди часа в два. Я зашел в два. – А! – закричала Дудко. – Кого я вижу! Сейчас же пишите рецензию. С вашей наблюдательностью! С вашей остротой… После этого я лет десять сотрудничал в «Звезде». Однако раньше двух не появлялся. У поэта Шестинского была такая строчка: «Она нахмурила свой узенький лобок…» В Союзе писателей обсуждали роман Ефимова «Зрелища». Все было очень серьезно. Затем неожиданно появился Ляленков и стал всем мешать. Он был пьян. Наконец встал председатель Вахтин и говорит: – Ляленков, перестаньте хулиганить! Если не перестанете, я должен буду вас удалить. Ляленков в ответ промычал: – Если я не перестану, то и сам уйду. Встретил я как-то поэта Шкляринского в импортной зимней куртке на меху. – Шикарная, – говорю, – куртка. – Да, – говорит Шкляринский, это мне Виктор Соснора подарил. А я ему – шестьдесят рублей. Шкляринский работал в отделе пропаганды Лениздата. И довелось ему как-то организовывать выставку книжной продукции. Выставка открылась. Является представитель райкома и говорит: – Что за безобразие?! Почему Ахматова на видном месте? Почему Кукушкин и Заводчиков в тени?! Убрать! Переменить!.. – Я так был возмущен, – рассказывал Шкляринский, – до предела! Зашел, понимаешь, в уборную. И не выходил оттуда до закрытия. Прогуливались как-то раз Шкляринский с Дворкиным. Беседовали на всевозможные темы. В том числе и о женщинах. Шкляринский в романтическом духе. А Дворкин – с характерной прямотой. Шкляринский не выдержал: – Что это ты? Все – трахал, да трахал! Разве нельзя выразиться более прилично?! – Как? – Допустим: «Он с ней был». Или: «Они сошлись…» Прогуливаются дальше. Беседуют. Шкляринский спрашивает: – Кстати, что за отношения у тебя с Ларисой М.? – Я с ней был, – ответил Дворкин. – В смысле – трахал?! – переспросил Шкляринский. Это произошло в Ленинградском Театральном институте. Перед студентами выступал знаменитый французский шансонье Жильбер Беко. Наконец выступление закончилось. Ведущий обратился к студентам: – Задавайте вопросы. Все молчат. – Задавайте вопросы артисту. Молчание. И тогда находившийся в зале поэт Еремин громко крикнул: – Келе ре тиль? (Который час?) Жильбер Беко посмотрел на часы и вежливо ответил: – Половина шестого. И не обиделся. Генрих Сапгир, человек очень талантливый, называл себя «поэтом будущего». Лев Халиф подарил ему свою книгу. Сделал такую надпись: «Поэту будущего от поэта настоящего!» |