Онлайн книга «Эшафот забвения»
|
– Одну минутку. Я вернулась к машине. – Ну что? – заинтересованно спросил Митяй. – Путь свободен. – Сошло с рук? – Мне все всегда сходит с рук. Идем, нас ждут. Всю ответственность я беру на себя. …Сказав, что в “Попугае Флобере” царят демократические нравы, я сильно погрешила против истины. Это был элитный кабак, где по вечерам собиралась дорогая публика. Холеные грузины, давно отошедшие от продажи мандаринов и перескочившие на шоу-бизнес; молодые банкиры с лицами профессоров математики из Беркли; нефтяные царьки из северных провинций, страдающие зудом траты денег. Несколько легко узнаваемых телевизионных морд в обществе таких же узнаваемых супермоделей, похожих на изысканные торшеры; жены и любовницы в декольте и бриллиантах, с открытыми спинами и голыми руками, все, через одну, женщины-вамп и рафинированные стервы. И никакого кафешантана, никакой развязной попсы, только струнный оркестр с неизменными Гайдном и Альбинони. Что ж, очень изысканно. Чин чинарем. – Ничего, что он без галстука? – кивнув на Митяя, спросила я у Джеймса Бонда. Митяй залился краской (бедный мальчик!), а метрдотель только хмыкнул (старая закалка!). – Ваш столик. Прошу. Сейчас подадут вино. – Он любезно отодвинул тяжелый стул, и я тотчас же угнездилась на нем. – Меню, пожалуйста. – Спасибо. Садись, милый, – цыкнула я на Митяя, с лица которого еще не сошел смущенный румянец. – Мать твою, мы выглядим как идиоты, – прошипел он, как только метрдотель нас покинул. – Отчего же? – Посмотри на себя. Ты как будто со строек народного хозяйства приперлась. И я не лучше! – Здесь Митяй явно преувеличивал: он выглядел вполне сносно – отглаженные брючата, джемпер и свежая сорочка. – Тебя это смущает? – Откровенно говоря, да. – Да наплюй ты на все. Слушай музыку, пей вино и наслаждайся жизнью. – Вообще-то я не пью… – Ты хоть раз можешь отступить от своих правил? – Ну, хорошо, – нехотя согласился Митяй. И я подозревала, что он сделал это только для того, чтобы избавиться от смущения. – Что ты будешь есть? – спросила я, углубившись в меню. – Не знаю… Мне все равно. – Вот, например, шашлык по-карски… – Я не ем мяса. – Извини, протертого молочного супа в меню нет. Ладно, не злись, сейчас подыщу тебе компромиссный вариант…. Салат из кинзы и свежих помидоров тебя устроит? И сулугуни? – Да. – Господи, какой же ты скучный человек! Неужели хотя бы раз в жизни нельзя наплевать на правила? – Я откинулась на спинку и поставила ногу на стул. – Зато с тобой не соскучишься… Ты бы еще с ботинками на скатерть влезла, – укорил меня Митяй. – Еще не время, – туманно пообещала я. Я заказала подошедшему официанту множество блюд с потешными и трудно произносимыми грузинскими названиями и две бутылки “Цинандали” – в память о первом визите в “Попугай Флобер”. Официант разлил вино, и, когда он удалился, я подняла бокал: – Хочу выпить за тебя, Митяй. Ты милый. – Не очень-то ты разнообразна в эпитетах. – Да нет, просто ничего, кроме этого, я в тебе не нахожу. Прости. – А я не нахожу в тебе даже этого. Боже мой, только сегодня утром я позволила жалкой мысли о том, что я хочу его, уютно устроиться на груди. А еще вчера его тело, так безжалостно и так нежно касавшееся меня, казалось мне таким привлекательным… Он не будет спать с тобой, а ты не будешь спать с ним. Это невозможно… Как жаль, что это невозможно. Я грустно посмотрела на Митяя и, не говоря ни слова, выпила вино. – Симпатичная музыка, – виновато сказал Митяй. Музыку можно было назвать какой угодно, только не симпатичной. – Это Дебюсси. “Послеполуденный отдых фавна”. – Больше всего я боялась, что Митяй спросит “а кто такой Дебюсси?”. Но он не спросил, и мне даже захотелось поцеловать его за это. Еда была вкусной, а вино легким – легким и смущающим душу одновременно. Под Дебюсси между нами начали рушиться все барьеры, Гайдн ускорил этот процесс, а третья бутылка “Цинандали” довершила дело. Глаза Митяя снова перестали быть уныло голубыми, в них появилась глубина и оттенки всех цветов сразу. Спустя два часа я уже знала о нем все. Он выговаривался так, как будто никто и никогда до этого не давал ему шанса быть услышанным. – Черт его знает, почему я все это тебе рассказываю, – иногда пытался оправдаться он. В его жизни не было ничего примечательного, это была самая обыкновенная жизнь, не заполненная ни особыми привязанностями, ни особой любовью. Даже особой морали у него не было, только афоризмы в еженедельнике. Он два раза ломал правую руку, три раза ему вправляли вывихнутое плечо; он перенес сложную операцию на голеностопе и только потому не стал профессиональным спортсменом. Все, что мучило его, ограничивалось мениском и растяжением связок. Ему нравился порядок и темное белье, ему нравились натуральные блондинки с маленькой грудью, это часто не совпадало, потому что все блондинки в его жизни носили пятый размер лифчика. – А Валентина? – не удержалась я. – Мне не хотелось бы обсуждать это с тобой. – Прости, пожалуйста… Интересно, чем такой парень мог привлечь Кравчука? И все же в Митяе было что-то такое, что по-настоящему волновало меня. Не голая же физиология, в самом деле!.. Его отец был крупным чиновником в Спорткомитете, а мать одно время тренировала юношескую сборную страны по спортивной гимнастике. Митяй боготворил их. Но тринадцать лет назад они погибли в автомобильной катастрофе. На следующий день после катастрофы четырнадцатилетний Митяй возвращался в Москву из пионерского лагеря. И в метро, уткнувшись в газету “Советский спорт”, которую бегло просматривал сосед, он прочел сообщение о гибели своих родителей. – Ты не представляешь, что это такое… Летний день, и метро битком набито людьми, все сверкают потными подмышками и утираются платками размером с наволочку. А рядом со мной сидит лысый хрен и читает “Советский спорт”… Я до сих пор помню его ухо… И родимое пятно на щеке. Я просто хотел посмотреть, как сыграл “Спартак”, а увидел эту черную рамку: “Вчера, в автомобильной катастрофе погибли… Национальный олимпийский комитет скорбит…” И потом – они. Ты знаешь, что это такое, узнать о смерти близких из дурацкой газеты в метро? Когда невозможно ни закричать, ни заплакать, только вцепиться в сиденье и думать, что у тебя еще переход с “Белорусской" – кольцевой на “Белорусскую" – радиальную… Ты знаешь, что это такое? Я больше никогда не читал “Советский спорт”, я вообще больше ничего не читал. Почти ничего… Как будто мог увидеть эту рамку еще раз… |