Онлайн книга «Эшафот забвения»
|
От этой мысли мне стало весело. Пора возвращаться к покинутому Митяю: – И что же ты думал? – Я думал… Мы лучше поймем друг друга. – Зачем? – Я же говорил. Ты ужасно мне интересна… – Только и всего? Я думала, ты предложишь мне что-то более оригинальное. – Я не могу предложить тебе ничего оригинального. Я сам неоригинален. Что правда, то правда, Митяй. И я снова коснулась его волос: – Это тебя не портит. – Я просто хочу понять, кто ты? – Он действительно старался понять – и не мог. * * * – ..Ну а теперь расскажи мне, кто я? – Ты? Ты воришка. Ты украла кошелек, я сам это видел… Что еще ты крадешь? Машины, мотороллеры, побрякушки в Алмазном фонде, апельсины с лотка… Нужно проверить дом. – Он смеется и целует меня в грудь, в несколько шрамов под ключицами, оставшихся от той части жизни, которую я так страстно хотела забыть. – Это неполный список. Может быть, придумаешь что-нибудь еще? – Я смеюсь и целую его в переносицу. – Я не знаю… Картины, премьер-министров, фирменные бокалы в кабаке, кодовые замки… – Почему кодовые замки? – У нас в подъезде все время пропадают кодовые замки. Еще можно стянуть миндальное пирожное в булочной и сожрать его, пока стоишь в очереди… Я сам это проделывал в детстве. – Ты?! – Однажды меня поймали и оттягали за ухо. – И с тех пор… – С тех пор я берегу уши. – Ты поэт, кто бы мог подумать… Это мысли приходят тебе в голову, когда ты бегаешь пятнадцать километров? – Нет, когда я отжимаюсь… – Я даже не представляю, что еще можно украсть… – Все. Украсть можно все. – Неужели это говорю я? Неужели это я лежу сейчас на ковре, едва застеленном смятой темной простынью, он любит темное белье, он говорил мне об этом… – Да. Я могу себе это представить. Ты не уйдешь? – Куда же я пойду ночью? Главное, не заснуть с сигаретой, иначе я сожгу твой дом. – Я не дам тебе заснуть… Он целует меня, и все начинается сначала. Мне кажется, что я знала его тело всегда, я как будто вернулась домой после двадцатилетнего отсутствия и нашла все вещи на своих местах: те же надраенные до блеска, лоснящиеся от пота ключицы в углу кухни; тот же плоский живот на полу в гостиной; тот же подбородок в золоченой рамке на каминной полке… Жесткий подбородок с уже пробивающейся щетиной – он так ждал, так хотел меня, – ему даже в голову не пришло побриться… Если я близко подойду к камину – в этом доме его тела, который я знаю тысячу лет, – я сожгу себе ресницы, я обязательно сожгу себе ресницы… Они никогда не были особенно длинными, они никогда не были особенно короткими, но это единственное, что еще не сожжено, – ведь вся моя душа выгорела дотла. Я никогда, никогда не скажу об этом милому мальчику, неожиданно страстному мальчику, сколько бы ни длилась наша ночь – день, два, пять… И даже если она закончится через десять минут, я все равно ничего не скажу. Но он и не будет слушать, он ничего не слышит и сейчас, слепоглухонемой от страсти, уничтоженный собственным, хорошо натренированным телом. Никто и никогда не брал меня так, как он, споткнувшись в самом начале невинной фразы: “Я просто сентиментальный дурак, я рыдал, когда Сидни Марш погорел на допинг-контроле…”, так и не повернув ключ в замке; я не знаю, что со мной происходит, Ева, я ничего не могу объяснить себе, но все это время ты искушаешь меня, своим именем, своими сигаретами, своим лицом, я не могу рассмотреть его, как бы ни пытался, всем тем, как ты в грош меня не ставишь; все, что ты делаешь, – не правильно, все, что ты делаешь, – из рук вон, ты стряхиваешь пепел во что угодно, ты прокурила мне всю квартиру, ты вечно оставляешь зубную пасту открытой, ты ешь мясо руками, вытаскиваешь его из сковородки и ешь; ты, должно быть, вытираешь губы занавеской, ты даже не красишься, тебе наплевать на это – почему тебе на это наплевать? Тебе ничего не стоит назвать себя шлюхой, ты никогда не протираешь пол в ванной после душа, вечно там лужи стоят, можно я тебя потрогаю? Можно я потрогаю тебя? Можно?., что за идиотская привычка надевать свитер на голое тело, ты даже лифчиков не носишь, не нужно ничего говорить, пожалуйста, не прогоняй меня, я так давно этого хотел, не прогоняй меня, не прогоняй меня… Мы даже не добрались до комнаты, мы даже толком не разделись, сложнее всего было с ботинками, страсть – его, моя (неужели – моя?!) не оставляла никакого времени на шнурки, мы путались в вещах, мы путались в телах, мы путались друг в друге, мы хотели привыкнуть друг к Другу, мы хотели бегло осмотреть поле боя и оставить себе время на изучение деталей. Общая картина, госпитализация, история болезни, анамнез, диагноз: “я хочу тебя, Боже мой, как я тебя хочу” – “нет, – это я хочу тебя” – “нет-нет, это я хочу тебя, я сказал об этом первый…”. Это было самое начало, неутоленное начало, он продолжает хотеть меня, когда расшнуровывает ботинки – мои и свои собственные; он продолжает хотеть меня, когда яростно растаскивает тренажеры по углам, – никакого порядка, никакой симметрии; когда бросает простыню на ковер… Он продолжает хотеть меня, а я продолжаю хотеть его… – Иди сюда, Ева, иди ко мне, я хочу любить тебя… Я никогда и ничего так не хотел… – Только никаких записей в еженедельнике. – Никаких записей… С тобой у меня просто не будет на них времени… Иди сюда… …И я иду к нему, я иду к нему только для того, чтобы он сам вошел в меня, чтобы он входил в меня снова. Он устает первым – мужчина и должен уставать первым, он просит пощады, но только для того, чтобы получше рассмотреть меня: – Какая ты красивая…. Почему же я раньше этого не замечал? Я могу смотреть на тебя очень долго. – Как долго? – Не знаю. Я ничего не знаю… Ты останешься со мной? – Остаться с тобой? У тебя же есть девушка. – Да, теперь у меня есть девушка. Моя девушка – это ты… Только молчи, пожалуйста, ничего не говори. – Я должна сказать что-то, что тебе не понравится? – Я даже знаю – что. Нам было замечательно вдвоем, но это еще не повод… Я обнимаю его, мельком подумав о том, каким же совершенным может быть человеческое тело: – Нам было замечательно вдвоем. И это повод… – Ты правда так думаешь? – Да… Я действительно так думаю, его тело может быть разным, оно дразнит и утешает одновременно, в нем можно спрятаться, в нем можно переждать сильный дождь; сейчас оно полно запахов и звуков, оно завораживает меня. Я так устала, я так долго была одна. Я больше никого не предам. |