Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
— Ты что же это? — сказал преосвященный, напуганный слухами о грозящем обвале храма. — Балки-то поклал старые? А колокол в пятьсот пуд вешаешь? До первого молебна? Уходи прочь, скнипа!.. Иконников кинулся искать защиты у Влахопулова, но дачу губернатора охраняли казаки, коим был дан твердый наказ: не пропускать никого из города по случаю холерного неспокойствия. И тогда миллионер приплелся к самому Мышецкому, о чем вице-губернатору и было тут же доложено. — Как прикажете, ваше сиятельство? — спросил Огурцов. — Допускать его или сами выйдете встретить? — Пусть убирается к черту, — сказал Мышецкий. — Я видеть его не желаю… Сергей Яковлевич подошел к окну и проследил всю картину выползания Иконникова из дверей присутствия. На крыльце показался хилый старикашка в бедном зипунчике, от растерянности он даже забыл надеть шапку. Оказывается, уренский миллионер был хром: Иконников волочил одну ногу и был чем-то похож на старого волка, сильно помятого в капкане. — Так тебе! — сказал Мышецкий с удовольствием. Иконников плюнул и укатил. А к вечеру уже начал мостить улицу. «Губернские ведомости» откликнулись на это событие восторженным фельетоном. Потом явился полковник Сущев-Ракуса и не мог скрыть своего восхищения. — Сергей Яковлевич, — признался он, — а я ведь в кустах спрятался, когда бой начался, и все видел… Ну, думал, несдобровать вам! — Здесь я рассчитывал только на себя, — самодовольно ответил Мышецкий. — Но я бы не рискнул, — продолжал жандарм свои откровения, и Мышецкий тут же перевел его на другие рельсы. — Когда приедет прокурор? — спросил он. — Завтра, — ответил полковник. — Что-нибудь прояснилось с задержанным? — Пока нет. Мышецкий поиграл карандашиком: — К какой же партии он себя причисляет? И жандарм вдруг вильнул в сторону. — Видите ли, Сергей Яковлевич, в последнее время даже явные жулики, чтобы прикрыть воровство, прикидываются борцами за идею… Так что пока не знаю! — А пила? — прямо, в упор, спросил Мышецкий. — Ну и что ж… Без пилы нельзя-с! — Но такую пилу, — настойчиво продолжал Сергей Яковлевич, — можно достать в больнице, пожалуй. Сущев-Ракуса не устоял и немного распахнул свою душу. — Вы думаете… Ениколопов? — спросил он. Мышецкий показал одними глазами: ни да, ни нет. — Но это ведь еще не доказано… — ответил жандарм. Аристид Карпович ушел, а Мышецкий похвалил себя за то, имя Ениколопова было произнесено не им, а самим половником. «Но что-то мудрит этот голубой господин», — таково было его заключение. Залучив к себе полицмейстера, Сергей Яковлевич спросил: — Бруно Иванович, не кажется ли вам, что поднадзорный Ениколопов живет не по средствам? — Господи, да все эсеры живут не по средствам. Деньги, женщины, рестораны, курорты за границей… хоть отбавляй! — Ениколопов, если не ошибаюсь, имеет в городе небольшую частную практику? — Да. И, говорят, что коли захочет, так вылечит. Но берет немало, ваше сиятельство! Бесплатно совсем не лечит… — Угу, — задумчиво гугукнул Мышецкий. — А знаете, — вдруг рассмеялся Чиколини, — какую штуку Паскаль с ним выкинул?.. Пришел к Ениколопову и сразу сто рублей перед ним, — ррраз! Вадим Аркадьевич на радостях-то и давай его щупать. Обстукал до пяток. Часа два потратил на титулярного. Гонорарий обязывает!.. А потом Осип Донатыч штаны застегнул и говорит: «Ну, Вадим Аркадьевич, а теперь дайте мне девяносто пять рублей сдачи…» Мышецкий улыбнулся, но разговор о Ениколопове тут же замял и больше к нему не возвращался. А вскоре султан Самсырбай прислал ему очередной подарок: бурдюк с кумысом от шестидесяти лучших своих кобылиц. — Передайте этому джигиту, — наказал Сергей Яковлевич, — что пусть он не выкручивается. Кумыса я не пью, и мне надобно от него другое… К вечеру пароходство сообщило: буксиры спускаются вниз по реке, чтобы подхватить первые баржи с переселенцами. — Великолепно, — обрадовался Мышецкий и позвал Кобзева. Между ними состоялся знаменательный разговор. — Как вы мыслите отправку партии? — спросил Мышецкий. — Читинские пойдут в первую очередь. — Но это же самая малочисленная партия? Абаржи надо забить до отказа, — сразу напомнил Сергей Яковлевич. — Нелучше ли отправить сначала томскую группу? — Нет, — настоял Иван Степанович тихо. — Путь на Читу самый дальний. Апереселенцы мечтают по прибытии на место еще отстроиться, запахать и засеять землю. Вы же сами знаете, князь! — Да, но это несколько задержит с разгрузкой Свищева поля, — заволновался Мышецкий. — Что ж, поверю вам: начнем с читинских… Только бы Оренбург не пригнал арестантские партии. Тогда мы с вами — как кур во щах! Кобзеввыждал момент и осторожно подсказал: — А я все жду вашего решения, Сергей Яковлевич. — Именно? — Не пора ли начать подбор людей для расселения в нашей губернии? — О чем разговор? Безусловно — приступайте. Но (Мышецкий прищелкнул пальцами) поймите меня правильно, Иван Степанович, не подумайте плохо… Голодранцев мне тоже не нужно! Постарайтесь всех нищих сплавить куда-нибудь подальше. Кобзев сложил свои листки, долго шарил под столом рукою, нащупывая упавший карандаш. — Я так и знал, — сказал он безнадежно. — Можете сердиться на меня, князь, но с подобным чистоплюйством нельзя начинать большое дело… — Иван Степанович! — пытался остановить его Мышецкий. — Нет и нет, — не сдавался Кобзев. — Я уже понял: стоит поскоблить вас немножко — и получится русский чиновник. Еще поскоблишь — и вот уже сидит передо мной русский барин! Сергей Яковлевич обозлился. — По-моему, — сказал он, — Ениколопов выглядит барином более меня! — Не следует вам рассуждать вроде барина, желающего заполучить мужиков подоходнее. — Мужики — не мои, это верно, но губерния-то — моя… — Позвольте же мне, наконец, обратиться к вам как к человеку, которому понятны интересы государственные? Мышецкий возмущенно раскинул руки: — Можно подумать, что я забочусь о своем имении. Поймите: у меня — губерния! — Опять местничество, — упрекнул его Кобзев. — Расселить здесь возможно только бедных. Как раз — бедных! Вот этого-то Мышецкий как раз и не понимал: — Да что это за проклятая губерния у меня, в которую надо сваливать нищету на нищету? |