Онлайн книга «Катилинарии. Пеплум. Топливо»
|
– Просто поменяла местами тему и предмет. Первый встречный сумеет проделать то же самое! – Я не доверяю первым встречным. Таких больше нет. А вот вы похожи на первую встречную. – Как вы смешно выражаетесь. – Если вам весело – тем лучше. – Ладно. Допустим, я вредитель. Но кому же, черт побери, я могу навредить? Если бы вы оставили меня одну с чернилами и бумагой, я бы ни с кем не стала встречаться… – Оставить вас одну и позволить вам писать! Может, сразу дать вам радиопередатчик? – Да кого, в конце концов, я могу предупредить? И о чем? – Не настаивайте. Вы здесь в полной изоляции. – И я не смогу писать до конца моих дней? – Разумеется. – Это подло! Вы не имеете права. Вы уже отняли у меня тех, кого я любила. Если вы отнимете еще и возможность писать, у меня совсем ничего не останется. – Считайте, что уже ничего не осталось. – Вы просто отвратительны. – Не стоит преувеличивать. Что вы сейчас писали – то есть, имею в виду, тогда, 8 мая 1995 года? – Вас это не касается. – Отвечайте. Я хочу знать, заслуживало ли завершения то, что я не дал вам закончить. – Идите в Главное Хранилище и прочтите мои книги, тогда узнаете. – Подумайте головой! Если ваши книги и есть в хранилище, той книги там быть не может! – Интересно почему? – Потому что вы ее не дописали! – Уже бывали случаи публикаций незаконченных романов. – Вы меня умиляете. Расскажите же, о чем вы писали. – Я не умею пересказывать свои книги. – Тысяча против одного, что это была любовная история. – Скорее можно сказать, что в этой истории помимо прочего говорилось и о любви. – Так я и знал. Это была книжка для домохозяек. Ничуть не жалею о том, что помешал вам ее дописать. – То есть, по-вашему, если где-то говорится о любви, значит, это история для домохозяек? «Тристан и Изольда», «Федра» – для домохозяек? – Вы хотите убедить меня, что писали нечто подобное «Тристану и Изольде»? – Я сейчас не о книгах. Мне хочется знать, существует ли еще любовь в двадцать шестом веке. – Увы, такое вполне возможно. Кто знает, что творится в низших слоях общества. – Иначе говоря, среди элиты эти древние обычаи уже не в ходу? – Наша эпоха – время людей ответственных. – Хотите сказать, что любовь дело безответственное? – Самое безответственное из всего, что может быть. Посвятить всю свою жизнь, все внимание, все мысли одному-единственному человеку или двоим людям – я это называю бездарным правлением. – Правлением! – Нечего так на меня смотреть. Я управляю всем населением. – Но что вам мешает при этом кого-то любить? – Вы неверно задаете вопрос. Он позволяет предположить, что мне хотелось бы познать любовь. Но это не так: я счастлив, что это истерическое состояние мне чуждо. И прошу избавить меня от ваших насмешек и жалостливых взглядов. – Успокойтесь, я и не собиралась. Я нахожу чудесным, что технократы, презирающие других, не знают любви. Но я-то, бедная сочинительница, познала ее и хочу вас уверить, что она причиняет страдания. – Видите, я огорчен. – Вижу, что вам наплевать. – Я не постиг священных понятий и заблуждений прошлых тысячелетий. Как же ваше горе может меня взволновать? – А вас вообще когда-нибудь что-нибудь волнует? – Да. Когда рассуждение оказывается верным, когда умозаключения приносят реальные плоды. – Я это понимаю. Вы разочаровали меня, Цельсий. Противопоставление разума чувствам – это общее место. Разум может волновать, согласна. Но почему же чувство не может быть движущей силой разума? – Пустая болтовня. Расскажите лучше, что вы знаете о любви. – Не хочу. – Вы не хотите рассказывать о ваших книгах, вы не хотите рассказывать о вашей любви… Вы ни о чем не хотите рассказывать. – Не люблю говорить о том, чего не передать словами. – Значит, вы заявляете, что познали любовь, но не хотите о ней говорить? – Это доказывает, что я действительно ее знаю. Молчание – лучшее выражение любви. – И однако, в своих книгах… – Говорить и писать – это разные вещи. Да и книги мои не совсем обо мне. – Не верю ни единому слову. Вы запутались в софизмах. Прав был Монтерлан, говоря, что любовь – несусветная чушь. – Поэтому я о ней и не говорю. Честно говоря, удивляюсь, что вы знакомы с Монтерланом. – Зря удивляетесь. Я же вам говорил, что хорошо знаю древнеримских классиков. – Верно. Монтерлана понять несколько проще, чем, например, Катулла. – На мой взгляд, Катулл не древнеримский писатель. Он итальянский поэт. То, что такой разобщенный народ, как итальянцы, произошел от древних римлян, для меня одна из величайших загадок Истории. – Разве это загадка? Все цивилизации рано или поздно гибнут. – Только не наша. – Шутить изволите! – На этот счет мы располагаем совершенно ясными прогнозами. – Таковыми, вероятно, были и прогнозы шумеров. – Шумеры! Может, вы нас с динозаврами сравните, раз уж на то пошло? – В самом деле, почему бы и нет? Глядя на вас, как раз о них и вспоминаешь. – Жалкая злюка! Вы что, не понимаете, что по нынешним временам динозавр – это вы? – Вы выставите мой скелет в музее? – Отличная мысль. Достопримечательность: «Скелет бельгийской писательницы двадцатого века». – Надо же, музеи еще существуют. – Еще как существуют. – Как-то странно для вашей эпохи. – Напротив. Мы понимаем, что наша жизнь стала скудной. Поэтому весьма нуждаемся в музеях. – Может, умнее было бы вернуть жизни ее изначальное разнообразие? – Мы не можем этого сделать. – Вы сумели вызвать извержение вулкана две с половиной тысячи лет назад, но вы не можете жить полной жизнью? – Для прогресса это обычное дело, так что давайте обойдемся без банальностей. – Во всяком случае, вам удалось создать самый грандиозный музей в Помпеях – музей из вулканической лавы. – Помпеи – нечто гораздо большее, чем музей. Помпеи – сама жизнь. – Забавные у вас представления о жизни. |