Онлайн книга «Покрывало для Аваддона»
|
— И горы сдвинутся, и холмы падут… — Леночка, умоляю! — Это не я… оно само… И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли от страха Господа, и от славы величия его, когда он восстанет сокрушать землю… Ох, Господи, что же это я! — Живые, — орёт Изя тем временем, потрясая воздетыми к небу кулаками, — отделитесь от мёртвых! — Оставь, сволочь, — орёт опомнившаяся Ленка, осторожно, боком надвигаясь на Изю. — Отпусти Гершензона! — Сейчас! Оставил! Чтобы вы в камушки играли, две задницы бестолковые? Зяма, бандит, и то лучше вас! Он хорошего хотел… — Да у Зямы просто крыша поехала! Иерусалимский синдром! Мания величия! — Изенька, не надо. Это не нашего ума дело! -…И застроят пустыни вековые, восстановят древние развалины, и возобновят города разорённые, оставшиеся в запустении от древних родов… Огромное дерево с треском рушится, цепляясь за провода. Во все стороны летят искры. Вывороченные корни угрожающе протягиваются в сторону Ленки и начинают медленно шевелиться. — Ой, мамочка… -…Проходите, проходите в ворота, приготовляйте путь народу, равняйте, равняйте дорогу, убирайте камни, поднимайте знамя для народов!.. Неожиданно воздух расступается, и на парапете возникает чья-то фигура. Какое-то время она балансирует, пытаясь удержаться на пляшущих камнях, потом с её протянутых ладоней вырываются снопы искр и летят в сторону Изи. Изя отпрыгивает, демонстрируя хорошую реакцию. — Смотри! — Ленка хватает Августу за рукав. — Это же тот, из Совета Девяти… Новоприбывший вновь поднимает руки, но парапет, выгнувшись горбом, сбрасывает его на землю. Он откатывается, вновь вскакивает на ноги. — Бабы! — орёт председатель. — Пригнитесь! Ещё один сноп искр, на этот раз изумрудно-зелёных, летит на Изю. Мальчик застывает с поднятыми руками, потом падает на бок, замирает и лежит неподвижно. Земля, охнув в последний раз, успокаивается, ветер стихает, пурпурная мгла над морем рассеивается. — Вы его убили, — всхлипывает Ленка, бросаясь к Изе. — Чёрта с два, — устало говорит председатель. — Вырубил немножко. Сейчас очнётся… Он нагибается над распростёртой на земле фигуркой и носком добротного кожаного ботинка отшвыривает в сторону камень, выпавший из раскрывшейся ладони. — Забирайте ваше добро. Ленка хватает камень. Он раскалён и жжёт ладонь, но она боится выпустить его из рук. Изя постепенно приходит в себя: он медленно поднимается с земли и тоненько всхлипывает. — Ну, — вздыхает председатель, — что ты тут сотворил, сучок сикоморин? — Я хотел, как лучше, — плачет Изя, тряся острыми плечами. — Всё от таких, как ты, — устало говорит Августа, — от таких вот маменькиных сыночков с комплексами. Иллюзии у них. Кормят вас в детстве манной кашей, а потом у вас появляются идеи. Вы же хуже бандитов — у вас размах… — Аваддон его подери, — говорит председатель, отряхивая испачканные землёй колени, — чуть руку не вывихнул. Изя плачет. — Воинство небесное напустил, проклятущий. Кем ты себя вообразил? Тоже мне, архангел Метатрон… Ладно, забирайте камень и валите отсюда, пока вас не арестовали за нарушение общественного спокойствия. — А рабби Барух? Голем? — Барух вас больше не потревожит. Я с ним разобрался. — Как? Как Али-Баба с Зямой? — Ну, не совсем… но в общем, да, что-то в этом роде. — Всё равно, — решительно говорит Августа, — всё равно. Не буду я у себя эти чёртовы камни держать. Вы чего хотите? Чтоб у меня дом загорелся? — Ничего с вами не будет, — председатель окидывает Ленку с Августой презрительным взглядом. — Калибр не тот. — А… Но председатель уже исчезает во вспышке белого пламени. — Доволен? — мрачно спрашивает Ленка. Изя вытирает рукавом нос и сопит. Они медленно идут обратно в город. На месте фабрики — груда кирпичей и покорёженной арматуры, на земле — пятна липкой зелёной слизи… Где-то вдалеке отчаянно воет сирена. — Калибр не тот, — фыркает Августа. — А у этого паршивца, значит, тот калибр… — Тебе мало? Мы и со своим-то делов натворили. Зяму замочили, музей взорвали. Теперь вот Привоз разнесли. — И фабрику, — подсказывает Августа. — Фабрика не в счёт. Она и так под снос. Но дальше-то что… Город ведь жалко. — Жалко. Хороший был город, — меланхолично соглашается Августа. — Ну почему, — жалобно говорит Ленка, — почему всё с таким шумом. Почему просто нельзя поднять с земли камень, и… Она нагибается, поднимает камень. — Вот так поднять… Боже мой! Изька! Изька! Изя с опаской приближается. — Ну, чего? — Это буква или что? — Это буква «алеф», — мрачно говорит Изя. — А где вы его взяли? — Да вот тут лежал. Изя вздыхает. — Не иначе как ангелами служения, — комментирует он, — доставлен этот камень сюда. — Говори по-человечески. Хватит с меня этой мутотени. Такси! Такси! Они вновь выскакивают на проезжую часть, приплясывая перед проезжающими машинами. — О! — говорит давешний шофёр, притормаживая и высовываясь из окна: — Это опять вы? Куда едем? — Сначала в Аркадию, — говорит Августа, плюхаясь на сиденье. — Потом на кладбище. — Что-то вы туда зачастили, — замечает шофёр. — В последний раз, — решительно говорит Ленка. — Завязываем. — Ну, — шофёр нажимает на педаль, и машина мягко трогается с места, — и как вам это землетрясение? * * * — Скорее, — пыхтит Августа, — клади. Будем упокаивать. — Я-то положу. Но в каком порядке? — А что, есть разница? — Понятия не имею. — В порядке нахождения, — деловито говорит мальчик Изя. — Чего тут думать. Он же сам подсказал. — А ты молчи, чудовище. — Погоди, — говорит Ленка, — а ведь он прав… — Ну, валяй в порядке нахождения. Последний тёплый осенний день плывёт над кладбищем, и небо отливает синевой и пурпуром голубиной грудки, и жёлтые листья блестят на ограде, точно жестяные украшения, и дрожит раскалённый воздух над могильной плитой. |