Онлайн книга «Покрывало для Аваддона»
|
— Вот, — Ленка торопливо выкладывает камешки. — Ну, и что получается? — интересуется Августа. — Тав — шин — каф — алеф. Изька, это что-нибудь значит? — А как же, — говорит мальчик Изя, — это число. — Семьсот двадцать один? — догадывается Августа. — Точно. — Так, выходит, он себя запер числом, обозначающим имя Бога? — Вообще-то, — размышляет Ленка, — похоже на правду. Потому что, если бы он начертал само имя Бога, тут бы уже такое творилось… Августа отступает, заложив руки за спину и склонив голову на бок, любуется на свою работу. — И всё? — удивлённо говорит она, — он оставляет нас в покое? — Проверить надо бы, — устало говорит Ленка, — теоретически… они больше не должны сдвигаться с места… Она осторожно трогает первый камушек, и он медленно отползает в сторону. — Господи! — тихо говорит Августа, — они не закрепляются. — Мы не так положили. Изька, как ещё их можно выложить? Чтобы со смыслом? — Вроде никак, — задумчиво говорит Изя, почёсывая нос. — Ты просто не знаешь… Недоучка чёртов. Можно попробовать другие комбинации. — Нет других комбинаций. Бессмыслица получается. — Может, последний камень был не тот? — Нет, — говорит Августа. — Не в этом дело. Он просто сам не знает, что ему надо. Искушение слишком велико. — Ты хочешь сказать, — догадывается Ленка, — что он больше не может закрепить эти проклятые камни? Не хватает сил себя закрыть? — Совершенно верно. Один раз он уже сделал это, — раздаётся у них за спиной, — и на это ушли все его силы. Они оборачиваются. За оградой стоит доцент Нарбут, и чёрная тень вьётся за ним, как плащ на ветру. — Юра, — изумлённо говорит Августа, — а ты что здесь делаешь? — Ему легче управлять миром, чем собой, — продолжает Нарбут, игнорируя её вопрос, — чего вы от него хотите? Он ведь не Бог… Всего-навсего обычный маленький гершензон… могущество раздавило его, как каменная плита… — А… — говорит Ленка, — что же нам теперь делать? — Пусть покоится с миром… — Но эти камни… Они потеряли силу… Они его не сдержат. Она в отчаянье кивает в сторону могилы, где лежат в ряд четыре камня, постепенно раскаляясь на солнце. — Нет, — говорит доцент Нарбут, — не так. Не та гематрия. В руке его что-то сверкнуло. Ещё один камень, но камень, пылающий точно раскалённый уголь, точно алмаз, извлечённый на свет из горных недр, точно золотой самородок… — Нужна другая. Не первая буква её заключает. Вторая. Не алеф. Бет. — Семьсот двадцать два! — тихо говорит Изя. — Что ж, — отвечает доцент Нарбут, — мнимые числа бесконечны. И если есть семьсот двадцать первое имя Бога, то должно быть и семьсот двадцать второе. Он кладёт камень на плиту, чуть в сторонку. — Теперь дело за вами. Ленка подходит к плите, осторожно дотрагивается до камня — он обжигает пальцы холодом, колеблется, оборачивается к Августе. — Вот и всё, — говорит та. — Погоди. Ведь всё сейчас кончится, и больше уже никогда… Ты чего-нибудь хочешь? — В смысле? — Августа, подумай. Самое важное, самое заветное. Только подумай… Августа сдвигает на лоб панаму. Потом сдвигает её на затылок. — Упущенные возможности, — говорит Ленка, — утраты. Всё можно поправить, всё можно вернуть. Ты ведь хотела заняться живописью… Молодость. Может быть, даже вечная молодость. Подумай, Августа, ведь мы скоро будем, как Мулярчик. Ещё десяток-другой лет. Августа молчит. Подозрительно смотрит на Ленку. — А ты? — говорит она наконец. — Я тебя спрашиваю. Августа молчит. Глаза её, затенённые панамой, начинают блестеть всё сильнее, потом блеск отделяется от глаз, ползёт на щёки. — А что я… — её охватывает непроизвольная дрожь, — я тут подумала… Стоит только мне представить… во временной развертве… Я же всё-таки математик. — Угу, — говорит Ленка. — Ты умеешь испоганить любую мечту, — сердито говорит Августа. — А то, — кивает Ленка. — Иди ты… нет-нет, — пугается она, — это я так, к слову. Выкладываем. Только поаккуратней, ладно? Ленка осторожно забирает камень с буквой «алеф» и кладёт на его место камень с буквой «бет». Символы на миг вспыхивают чистым белым пламенем, потом пламя опадает — теперь буквы видны чётче, они обуглены, глубоко врезаны в гладкую поверхность. — Тав — шин — каф — бет, — бормочет мальчик Изя. — А ведь что же получается? — Семьсот двадцать два, — устало говорит Ленка. — Да… но ещё и слово «тишкав» получается. А это… — Что значит — «ляжешь», — говорит доцент Нарбут. — Вот, — продолжает он, и тень его покрывает могильную плиту, и камни горят в полутьме тусклым золотом. — Вот, возложил я на тебя узы, и ты не повернёшься с одного бока на другой, доколе не исполнишь дней досады своей… — Как ты думаешь, — шепчет Августа, — кто он всё-таки такой? — Так он тебе и скажет, — отвечает Ленка. — Но если мы встретимся на кафедре… — Да он в глаза тебе посмеётся. Скажет, что всё тебе приснилось. Молчи. -…Когда ляжешь спать, не будешь бояться; и когда уснёшь, сон твой приятен будет… И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты ограждён и можешь спать безопасно… Камни медленно гаснут, погружаясь в толщу плиты, как в густой ил… — Ну, вот и всё, — говорит доцент Нарбут, — он вас больше не потревожит. — А будь я на его месте, — задумчиво бормочет Изя, — уж я бы… — Это мы знаем, — замечает Августа. — Теперь всё на своём месте, — говорит доцент Нарбут, — и будет всё на своём месте, доколе не поднимется из праха по зову труб Страшного Суда… Утешительно знать об этом, не правда ли, дамы? Ну, я пошёл, у меня ещё куча дел… Он поворачивается и неторопливо бредёт по аллее, однако фигура его исчезает, превращаясь сначала в чёрную точку, а потом и вовсе в ничто, с невероятной быстротой… — А ты знаешь, я подозревала что-то в этом роде, — задумчиво говорит Ленка. — Это ты теперь, задним числом… Ну, что, — вздыхает Августа, — пошли и мы… — Погоди ещё немного, я эту чёртову плиту цементом замажу, — говорит Ленка. |