Онлайн книга «Заколдованный участок»
|
Ваучер молча взял свой листок и ушел. 10 Он ушел и пошел дальше, и нам, конечно, очень интересно узнать, кто первым подпишет ему бумагу, но история отношений Нестерова и Нины нас тоже волнует, а Нестеров как раз в это время отыскал Нину у берега реки и подошел с разговором: – Глупо получилось. – А будет еще глупее, – рассудила Нина. – Вы когда уезжать собираетесь? – Мы на ты. – Может быть. Так когда? – Скоро. – Когда скоро? Я бы сама уехала, но в общежитии ремонт, а мне больше жить негде. – Послушай... – Только вы не думайте, что я вас боюсь или себя боюсь, – спешила не послушать, а сказать Нина, опасаясь, что, послушав, она этого не скажет. – Я пошлости боюсь, Александр Юрьевич. А мой к вам интерес – он какой-то очень пошлый, понимаете? – Нет, – сказал Нестеров, понимая. Он не хотел понимать. Вернее, не хотел обнаруживать, что понимает. – Ну да, вы человек широкий, для вас таких вещей, как пошлость, вообще не существует. Другой уровень развития. О чем вы со мной вообще говорить будете, не подумали? – Когда говорить? Нина поняла, что в самом деле ее слова подразумевают будущие отношения, а она собиралась как раз сказать, что никаких отношений не будет. И она рассердилась на себя и на Нестерова. И сказала: – Никогда! И ушла в село, а Нестеров медленно побрел следом, задумчиво напевая старинную советскую песню от лица женщины, которая спрашивает, зачем, дескать, он, то есть растревоживший ее душу человек, в колхоз приехал, зачем нарушил мой (то есть ее) покой. Тут появился Ваучер: – А я тебя ищу! Чуешь, что творят, заразы? Отказываются подписывать! Мы с тобой это дело начали, давай уже доводить до ума! – А что подписывать? – Вот. Ваучер дал Нестерову документ. Тот прочел, ни разу не улыбнувшись. – Думаете, это может служить основанием... – Вполне! Я потом это у нотариуса заверю. – Если нотариус согласится... – Согласится! – со знанием дела сказал Ваучер. – Наши нотариусы за деньги хоть что заверят! – А моя-то какая роль? – А такая, что при постороннем человеке они врать и отказываться побоятся! Так. К Микишину пойдем. Он человек разумный, его даже я уважаю! – Пойти можно. Но могу помешать. – Это почему? Нестеров постарался объяснить как можно доходчивей: – А потому, Борис Петрович, что посторонних людей как раз все опасаются. Психология, знаете ли. Когда с глазу на глаз дело решается, оно потом может быть оспорено. Дескать, не понял, не так понял, не то подумал. А когда при свидетеле, человек соображает: ага, не только подпишу, но потом и отказаться не сумею, что добровольно подписал! – А с чего им отказываться-то? – Опять же психология, – терпеливо ответил Нестеров. – Русский человек готов на любое дело, но он должен знать, что всегда может от этого дела отказаться. – Нестеров вдруг усмехнулся, что-то вспомнив. – Ты чего? – подозрительно спросил Ваучер. – Друг у меня историк. Он говорит: потому в России и сделали революцию, что знали – в случае чего переделаем. Так и вышло. – И этот про революцию вспомнил! Тут у человека не революция, а целая гражданская война со всеми, а они про революцию шутки шутят! Смотри, будет у меня нервоз от всего этого, будешь меня лечить! Бесплатно! И Ваучер пошел к Микишину один. 11 Он пошел к Микишину один. Николай Иванович отнесся к его просьбе вдумчиво, прочел бумагу внимательно. Спросил: – А тебе оно зачем? – А это мое дело, Николай Иванович, зачем! Ты, главное, человек с совестью, я тебя вот таким еще помню! – И я тебя помню, дядь Борь, – сказал Микишин с довольно странной усмешкой. – Ты добрый был. Приедешь с деньгами, купишь конфет, зовешь нас, пацанов, и заставляешь за конфетку лаять по-собачьи! – Вот врать-то! – не поверил Ваучер. – Неужели забыл? – Ну, может, я так... В шутку. – Может, в шутку, – согласился Микишин. – Только я этого не знал. Я, помню, не хотел лаять. Но ребенок же, все конфеты едят, а я нет. Ну, думаю, черт с тобой. Думаю: ради игры, вроде того. Ну и полаял немного. Но стеснялся всё-таки. А ты говоришь: плохо лаял, не получишь ничего! И так мне это обидно показалось! Издевательный человек ты был, дядь Борь, если честно. Ваучер, слегка смутившись, оправдался: – Ничего не издевательный, а просто... С юмором был по молодости, это да. И я же тебя не про конфеты прошу писать! Я вообще ни про что не прошу писать, а только подтвердить, что я тут жил. Ну, обидел тебя, было дело, извини, коли так! Но сам факт ты можешь подтвердить? – Это смотря зачем. Есть такие данные, что Анисовке каюк придет. – Ну и что? – А то. Компенсацию могут дать, – рассуждал Микишин. – И за дома, и за участки, и за землю, которая в общем нашем владении. То есть, получается, ты на основании этой бумажки можешь тоже претендовать на свою долю. – Да не нужна она мне! – вскричал Ваучер. – А если бы и нужна, какая там доля? Прямо обеднеешь ты с нее! – Обеднеть не обеднею, а несправедливо. Я тут всю жизнь корячусь, я на этой земле работаю, я ее потом своим удобрил, извини за сравнение, а ты где-то всю жизнь мотался, а теперь вернулся: давайте мне тоже? – Что ты говоришь, Николай? Да я... – Постой, дядь Борь. Я мысль закончу, а ты потом скажешь. Мало, что ты сам здесь своим станешь, ты под это дело племянника своего впихнешь. А мы о нем наслышаны. Он такой жук, что всё под себя подомнет! – Это кто ж тебе такую идею сочинил? – Сами не маленькие, понимаем, при каком социальном строе живем! Только сунь пальчик – всю руку откусят! – Чей пальчик? Ты про что вообще? – не понимал Ваучер. – А про то, – объяснил Микишин, – что, извини, Борис Петрович, подписывать не буду. Выходя со двора Микишина и хлопая калиткой, Ваучер высказался сам перед собой: – Ничего, сволочи. Кто-никто подпишет. Тот же Суриков за бутылку! 12 Суриков за бутылку подписать согласился. Спросил только: – А где емкость-то? – Да сейчас принесу, прямо мигом, – пообещал Ваучер. – Давай, подписывай! – совал он Василию ручку. И Василий хотел уже было подмахнуть, но тут во двор вошла Наталья. |