Книга Дочь Клеопатры, страница 44 – Мишель Моран

Невестка сверкнула глазами, но промолчала. Юлия поспешила взять меня за руку, и Галлия немедленно повела нас прочь. Оказавшись на достаточном расстоянии от чужих ушей, я прошептала:

— И как ты с ней только живешь?

— Ливию больше интересует Терентилла, меня она не замечает.

— Спасибо, — сказала я Галлии.

— Так захотела хозяйка, — скромно отозвалась она. — Я только провожатая.

— Может, сначала зайдем в храм Венеры? — предложила Юлия. — Селена взглянула бы на изваяние своей матери.

— Да, но статую сделали пятнадцать лет назад, — предостерегла рабыня.

— Ничего, узнаю, — пообещала я.

Однако когда оказалась в святилище, невольно пришла в замешательство. Галлия улыбнулась.

— Ну как, найдешь?

В прохладных мраморных залах жрицы стояли на страже храмовых сокровищ. Юлия Цезаря я увидела без труда: слишком уж походил на него наш Цезарион. Рядом стояла Венера, полуприкрывшись тонкой льняной тканью. При виде коллекции сверкающих самоцветов у Юлии загорелись глаза, однако я поспешила мимо. Миновала и восхитительную британскую кирасу, сплошь усыпанную жемчужинами. Я шла от статуи к статуе — и наконец различила ее, но только по александрийской диадеме на волосах.

— Вот эта? — ахнула я.

— Клеопатра Египетская, — подтвердила Галлия.

Юлия догнала нас и жадно спросила:

— Похоже?

Посмотрев на тяжелые груди, римский нос и заостренный подбородок, я грустно покачала головой.

— Нет, не похоже.

Юлия разочарованно заморгала.

— Мама была гораздо стройнее, — пояснила я. — И ее ладони казались даже меньше моих.

— Правда? А лицо?

Я пригляделась. Скульптор правильно передал форму губ и насыщенно-янтарный оттенок глаз; все остальное было далеко от правды.

— Она выглядела проще, — призналась я. — И нос был… другой.

Юлия посмотрела на застывшую рядом вторую статую Цезаря и вздохнула.

— Значит, ее любили не только за красоту.

Я кивнула.

— Она знала множество языков: египетский, эфиопский, еврейский, арамейский, медийский, парфянский…

— Латинский, — подхватила моя собеседница.

— Разумеется. И конечно, умела жить.

— Скажи, а история про выпитую жемчужину — это правда?

Мама частенько рассказывала нам с Александром об их второй встрече с отцом. Желая впечатлить Марка Антония своим богатством, она обещала устроить самый дорогой пир в его жизни, а подала на стол один-единственный кубок. И на его глазах растворила в вине крупнейшую из своих жемчужин. Я грустно улыбнулась, вспомнив: иногда мама отпускала довольно злокозненные шутки.

— Да. Это чистая правда.

— Хотела бы я, чтобы о моей матери слагали легенды.

— Она жива?

Юлия напряглась.

— Где-то там! — отрезала она, но не стала вдаваться в подробности. — Еще говорят, Клеопатра учила тебя красить лицо. А мне покажешь?

— Госпожа Ливия этого не одобрит, — вмешалась Галлия.

— А мы тайком, — взмолилась дочка Цезаря. — Пожалуйста, нам же совершенно некогда развлекаться.

Провожатая помедлила — и сдалась.

— Вперед! — скомандовала Юлия. — Идем на улицу этрусков.

— Там продаются египетские товары?

— Там продается все!

Галлия послушно тронулась в нужном направлении. Интересно, что подумали солдаты-охранники, когда их оставили за дверями лавки, торгующей афродизиаками из Египта и крашеными бусинами?

— Это нужно для волос, — принялась объяснять я. — Но только по очень торжественным поводам.

Юлия запустила руки в коробку с фаянсовыми бусинами и с наслаждением просеяла их между пальцами.

— Сколько таких понадобится?

— Для тебя? — воскликнула я. — Ты ведь не собираешься…

— Почему нет? — усмехнулась она. — Завтра все идут в театр. Перед выходом меня и нарядишь.

— Ливия будет против, да и Октавия не обрадуется.

— А нам-то что за дело? — отмахнулась Юлия. — Пока кто-нибудь заглянет, мы все уже снимем.

Я замешкалась, и она радостно обратилась к лавочнику:

— Нам всю коробку.

— В-всю? — пролепетал старик.

— Да. И побыстрее. Счет пришлете отцу.

Лавочник даже не переспросил, кто ее отец.

— Куда теперь? — выпалила Юлия, передавая покупку Галлии. — Я хочу стать похожей на царевну.

— Ты и есть царевна.

— Настоящую! — В глазах девушки блеснула зависть. — Хочу иметь краску, шелковые туники и прочие безделушки, которые были бы у всех женщин, когда бы не Ливия. Знаешь, она просто ревнует, — щебетала Юлия, разыскивая вместе с нами лавку с египетской косметикой. — Хочет, чтобы все были такими же страшными и невзрачными.

Галлия промолчала, однако в глубине души мне показалось, что она согласна.

— Может, в эту лавку? — спросила рабыня.

— Там есть краски?

— Любых цветов.

Оказавшись внутри, Юлия принялась интересоваться каждой мелочью. Я вдруг поняла, как должен был чувствовать себя Марцелл по дороге в Рим, когда мы пытали его расспросами.

— А это? — осведомилась она, поднимая кувшин с охрой.

— Красить губы. Иногда щеки.

Девушка опустила кувшин на прилавок.

— А что для глаз? Чтобы получилось как у Терентиллы.

— Хозяйка! — ахнула Галлия. — Она же…

— Шлюха? Знаю, — радостно проговорила Юлия.

— Жена Мецената? — возразила я. — Как она может…

— А еще — бывшая актриса. Всем известно, что между актрисой и блудницей нет разницы. Но папа устроил их брак.

— Это ведь его лучший друг! Разве…

— Ой, Мецената женщины не занимают. Зато супруга ему понадобилась. А отцу — причина чаще быть рядом с Терентиллой.

— Он мог бы и сам жениться, — не поняла я.

— На Терентилле? У нее же нет клана.

— Совсем никакого?

— Да нет, какой-нибудь есть, наверное. Правда, не настолько могущественный, чтобы о нем говорить. Так что отец ничего бы не приобрел. Но красавица, правда? По-твоему, чем она красит глаза?

Я опасливо покосилась на хмурую Галлию и медленно произнесла:

— Малахитом. А подводит — сурьмой.

Юлия выложила покупки на прилавок. Когда старик назвал сумму, Галлия, не удержавшись, воскликнула: