Книга Настанет день, страница 125 – Деннис Лихэйн

Лютер посмотрел на него:

— Есть же границы…

— На хрен границы, — объявил Дэнни.

— Тебе-то легко говорить, — заметил Лютер. — Ох как легко.

— Ладно, ладно.

Какое-то время они глядели друг на друга.

Наконец Дэнни произнес:

— Ну так как?

— Ты многого хочешь, — ответил Лютер.

Дэнни вытащил пачку «мюрадов», предложил папиросу Лютеру. Тот взял, и Дэнни дал ему прикурить, а потом закурил сам.

— Я слышал, большинство постов в НАСПЦН занимают белые женщины.

Лютер понятия не имел, к чему тот клонит.

— Вроде бы да. Доктор Дюбуа хочет изменить положение, но быстро это не получается.

— Ага, — произнес Дэнни, отхлебнул из бутылки, стоявшей у его ног, передал ее Лютеру. — Думаешь, я похож на этих белых женщин?

Лютер обратил внимание, что один из полицейских, приятелей Дэнни, наблюдает, как он, Лютер, подносит горлышко к губам: видать, парень примечает, из какой бутылки не надо пить.

— Думаешь, я пытаюсь доказать, какой я свободомыслящий?

— Да уж не знаю, чего ты там пытаешься. — Лютер отдал ему бутылку.

Дэнни снова к ней приложился.

— Ни хрена я не пытаюсь, просто хочу уговорить своего друга потанцевать со своей женой, потому что она меня об этом попросила.

— Дэнни. — Лютер чувствовал, как в нем играет пьяный задор. — Жись такова.

— Жись такова? — Дэнни поднял бровь.

Лютер кивнул:

— И всегда таковой была. И по твоему хотению она не переменится.

Нора подошла к ним. Она тоже была под хмельком, судя по тому, как покачивалась, как в одной руке небрежно держала бокал шампанского, папиросу — в другой.

Дэнни заявил:

— Он не хочет танцевать.

Услышав это, Нора выпятила нижнюю губу. На ней было жемчужного цвета платье, атласное, с серебристой отделкой. Подол измялся, и весь наряд уже малость скособочился, но глаза у нее были прежними, и Лютеру, глядя на ее лицо, думалось о мире и покое, о доме.

— Я сейчас расплачусь. — И она весело блеснула глазами.

Лютер фыркнул. Заметил, что на них многие глазеют. Он взял Нору за руку, и она потянула его за собой, скрипач с аккордеонистом заиграли, и она вывела его на самую середину крыши, и рука у нее была теплая. Он чувствовал ее тепло и видел, как бьется жилка у нее на шее. От нее пахло спиртным, и жасмином, и той самой что ни на есть несомненной белостью, которую он заметил, еще впервые обняв ее: словно на этой коже никогда не выступала даже капля пота. Крахмальный запах.

— Вот уж странный мир, разве не так? — спросила она.

— И то верно.

От выпивки ее ирландский акцент усилился.

— Мне так жалко, что ты работу потерял.

— Я новую нашел.

— Правда?

Он кивнул:

— На скотобазе. Послезавтра начинаю.

Лютер поднял руку, и Нора, разворачиваясь, проскользнула под ней и снова оказалась перед ним.

— Ты самый верный друг из всех, какие у меня когда-нибудь были. — Она снова сделала оборот, легкая, как само лето.

Лютер рассмеялся:

— Да ты пьяна, девочка.

— Так и есть, — весело отозвалась она. — Но ты все равно часть нашей семьи, Лютер. Для меня. — Она кивнула на Дэнни. — И для него. Мы ведь твои родные, как по-твоему, Лютер?

Лютер посмотрел ей в глаза, и остальная крыша словно испарилась. Что за странная женщина. И странный мужчина. И странный мир.

— А то как же, сестренка, — ответил он. — А то как же.

В день свадьбы старшего сына Томас Коглин пришел на работу и обнаружил, что в приемной, перед стойкой дежурного сержанта, его поджидает агент Рейм Финч. Финч встал, держа в руке канотье.

— Хотелось бы поговорить.

Томас провел его через общую комнату в свой кабинет. Снял пальто и фуражку, повесил их на вешалку и спросил у Финча, не желает ли тот кофе.

— Спасибо, не откажусь.

Томас нажал на кнопку внутренней связи:

— Стэн, два кофе, пожалуйста. — Он посмотрел на Финча: — Добро пожаловать. Вы к нам надолго?

Финч неопределенно передернул плечами.

Томас размотал шарф, повесил его поверх пальто и сдвинул влево пачку рапортов о ночных происшествиях, лежавшую возле пресс-папье. Стэн Бек принес кофе и вышел. Томас через стол протянул чашку Финчу:

— Сливки, сахар?

— Ничего не надо. — Кивнув, Финч взял чашку.

Томас добавил сливки в собственный кофе.

— Чему обязан?

— Насколько мне известно, у вас имеется обширная сеть сотрудников, которые посещают собрания радикальных групп. Кое-кто даже внедрился в них. — Финч подул на кофе, сделал крошечный глоток, облизал губы. — И, как я понимаю, вы составляете некие списки, хотя заставляли меня поверить в обратное.

Томас отхлебнул кофе.

— Ваши амбиции выше вашего «понимания», друг мой.

Финч сухо улыбнулся:

— Хотел бы получить доступ к этим спискам.

— Доступ?

— Их копии.

— А-а.

— Это для вас проблема?

Томас откинулся на спинку кресла и отчеканил:

— В данный момент я не вижу, какую пользу могло бы принести Бостонскому управлению полиции межведомственное сотрудничество.

— Возможно, вы смотрите на вопрос слишком узко.

— Едва ли. Впрочем, я всегда готов взглянуть шире.

Финч чиркнул спичкой о край стола и закурил.

— Давайте представим, что будет, если наружу просочатся сведения о том, что нечистоплотные представители Бостонского управления полиции торгуют списками получателей радикальных изданий, продавая их коммерческим фирмам, вместо того чтобы делиться ими с федеральными властями.

— Разрешите исправить одну крохотную ошибочку.

— У меня абсолютно достоверная информация.

Томас сложил руки на животе:

— Ошибка, друг мой, заключается в слове «нечистоплотные». Вряд ли мы такие. Станете ли вы бросать в меня камень, да и в других людей, с которыми я сотрудничаю в этом городе? Тогда, агент Финч, стоило бы бросить целую дюжину камней и в вас, и в мистера Гувера, и в генерального прокурора Палмера, и в это ваше едва вылупившееся и слабо финансируемое бюро. — Томас протянул руку к чашке. — Я порекомендовал бы вам быть осторожнее.

Финч положил ногу на ногу и стряхнул сигаретный прах в пепельницу, стоявшую рядом с креслом.