Книга Содом и Гоморра. Города окрестности сей, страница 34 – Кормак Маккарти

Орен покачал головой, вытянул шею и сплюнул. Мэк сидит смотрит в записи.

— Все это дорого мне обойдется, как ни крути и с какого боку ни глянь.

— Ты о коне?

— Да нет, ну при чем тут этот чертов конь!

Ставки поднялись до девятисот пятидесяти, потом до тысячи.

Джон-Грейди искоса посмотрел на Мэка, перевел взгляд на торжище.

— А вон — видали, там сидит один, в клетчатой рубашке, — сказал Мэк. — Я его знаю.

— Я тоже, — сказал Орен.

— Вот бы я посмеялся, если они выкупят назад коня, которым сами же торговали.

— Я бы тоже.

В итоге Мэк купил коня за тысячу сто.

— Так с вами кончишь приютом для нищих, — сказал он.

— А конь-то как хорош! — сказал Джон-Грейди.

— Я знаю, как он хорош. Не надо пытаться меня утешить.

— Не слушай его, сынок, — сказал Орен. — Ему приятно слушать, как ты его коня нахваливаешь, просто боится сглазить, вот и все.

— Как думаете, на сколько меня нагрел на этих торгах тот старый жердяй?

— Да мне так кажется, что ни насколько, — сказал Орен. — Может, на следующих собирается.

Служитель в это время прибивал пыль на торжище, поливая его из шланга. После этого в ангар впустили стринг — табунок из четырех коней; Мэк купил и их тоже.

— Аки тать в ночи, — возгласил аукционист. — Из четырех первый. Продан за пять с четвертью.

— Думаю, могло быть и хуже, — сказал Мэк.

— Выйдя на дождь, как не вымокнуть?

— Эт-то-очно.

Тут служитель вывел следующего коня.

— Вот этого коня запомни, Джон-Грейди.

— Да, сэр. Я их всех запоминаю.

Мэк стал листать свои записи:

— Как заведешь себе привычку все записывать, тут же перестаешь что-либо помнить.

— Так ты привычку записывать почему завел-то? Потому и завел, что ничего не помнил, — сказал Орен.

— Этого мелкого конька я знаю, — сказал Мэк. — Ох, как хотелось бы продать его Вольфенбаргеру.

— А я думал, ты собираешься оставить его в покое.

— Да он же нам опять тут цирк устроит!

— Это взрослый конь, чашечки на окрайках его нижних резцов уже сточились, ему примерно восемь лет, — возгласил аукционист. — И как тягловый хорош, и как рабочий ковбойский, да и сто́ит он, уж конечно же, подороже той цены, что объявлена стартовой.

— Он должен, просто обязан купить этого коня. Ради такой цели я пошел бы на что угодно, но только чтобы не впрямую. Уж этот-то покажет ему, где раки зимуют.

Жокей в жесткой манере проехался перед трибунами вперед и назад, резко осаживая коня и заворачивая ему голову назад.

— Пять, пять, пять, — взывал аукционист. — Это хороший конь, ребятки. Здоровый гарантированно. Работает четко. Бегает прямо, как кот по дымоходу. Ага, вот уже пять с половиной, с половиной, с половиной!

Мэк потянул себя за мочку уха.

— …пять с половиной, ага, уже шесть, уже шесть, — заметил его движение аукционист.

С лица Орена не сходила гримаса отвращения.

— Да ладно! — сказал Мэк. — Нельзя уж мне немного постебаться над придурком!

Тем временем конь вырос в цене до семи сотен. Его владелец на трибуне встал.

— Я чего хотел сказать-то, — начал он. — Если кто сможет заставить его выплюнуть удила, я его тому даром отдам.

Конь вырос до семи сотен, потом до семи с половиной и до восьми.

— Джон-Грейди, а ты слыхал про пастора — как он одному придурку слепую лошадь продал?

— Нет, сэр.

— Все свои действия он всегда оправдывал Писанием. Ну, к нему подступили, все хотят знать, почему он с парнем так поступил, а он им: «Парень-то не местный. А в Писании сказано: „Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец“ {29}. Я что, с туземцем чикаться буду?»

— По-моему, вы мне это уже рассказывали.

Мэк кивнул. Порылся в своих записях:

— Он явно не знал, как быть с этим табунком. Невооруженным глазом видно было, как он ломает голову.

— Да, сэр.

— Но уж сейчас-то он созрел купить какую-нибудь лошадь.

— Возможно.

— Слушай, сынок, ты в покер играешь?

— Ну, разок-другой бывало… Да, сэр.

— Как думаешь, эта лошадь может уйти меньше чем за тысячу?

— Нет, сэр. Позвольте в этом усомниться.

— А если через тысячу перескочит, то намного ли?

— Не знаю.

— Вот и я тоже не знаю.

Мэк дважды поднял цену лошади — с восьми сотен до восьми с половиной и с девяти до девяти с половиной. Потом все заглохло. Орен вытянул шею и сплюнул.

— Орен просто не понимает, что чем больше денег в кармане у этого болвана, тем дороже эта уэлбернская лошадь обойдется мне.

— Орен это понимает, — сказал Орен. — Только он понимает так, что вам следовало ковать железо, пока горячо, и постараться купить ее сразу, не дожидаясь, когда цена вырастет так, что всех ваших денег не хватит. У остолопа-то у этого их, видно, больше, чем у датского короля капель от кашля.

Помощник аукциониста поднял руку.

— Пока у нас десять, десять, десять, — возгласил аукционист. — А теперь одиннадцать. Одиннадцать.

Лошадь подержалась на одиннадцати, Вольфенбаргер поднял цену до двенадцати, Мэк до тринадцати.

— Я умываю руки, — сказал Орен.

— Ну, он же явно хочет купить.

— А ты помнишь, какая была заявлена стартовая цена этой лошади?

— Ну, я-то помню.

— Тогда давай, вперед.

— Ах, старина Орен! — усмехнулся Мэк.

В итоге Вольфенбаргер эту лошадь купил за тысячу семьсот долларов.

— Конины накупил — прям завались! — усмехнулся Мэк. — Вот пусть в этом качестве она ему и послужит.

Полез в карман, вынул доллар:

— Слушай, Джон-Грейди, ты бы сбегал принес нам кока-колы.

— Есть, сэр. — И он пошел пробираться между рядами, провожаемый взглядом Орена.

— Думаешь, он точно так же может навести на хорошую лошадь, как и предостеречь от плохой?

— Думаю, да.

— Я тоже так думаю. Этот — может.

— Были бы у меня еще хотя бы шестеро таких работников…