Онлайн книга «1977. Кошмар Чапелтауна»
Вою: – Мой любимый стоит на балконе… Она взяла меня за волосы и прижала лицом к подоконнику: – Он снова убьет, уже совсем скоро. Видишь луну? На лице – дождь, в желудке – ночь, в глазах – черная луна. – Я знаю, я знаю. – Знаешь, но ты его не остановишь. – Я не могу. – Можешь. Они достали из ящиков мои кассеты, размотали пленку, распустили ее по ветру, мои книги, мои детские преступления, разодрали их на кусочки — Рыдая: – Мой любимый стоит на балконе… – Ты знаешь, кто он. – Не знаю. Это может быть кто угодно. – Нет не может. Ты знаешь, что не может. А потом она покрыла мой рот своим и начала высасывать мое дыхание. Я давился ее языком. – Трахни меня, Джек. Трахни, как раньше. Я оттолкнул ее, крича снова и снова: – Ты мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая, мертвая-я! Шепчет: – Нет, Джек. Это ты – мертвый. Они подняли меня с пола, отнесли в спальню и уложили в постель. Кэрол гладила меня по лицу, Эдди ушел, моя Библия была открыта: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут». [18] – Мы тебя любим, Джек. Мы тебя любим, – пели они. Не сдаваться, еще не время. В последние дни. * * * Звонок в студию: Этот мужик, Муди, он же, вроде начальник Отдела по борьбе с порнографией в Скотленд-Ярде, да? Джон Шарк: Бывший, да. Слушатель: И все это время он брал взятки и оказывал содействие порнодельцам. Невероятно, бля. Джон Шарк: Да, это вам не «Диксон из Док Грина». [19] Слушатель: Хотя неудивлюсь, если он сам там снимался. Чертовы мусора. Аж противно. Передача Джона Шарка Радио Лидс Суббота, 4 июня 1977 года Глава седьмая
Я просыпаюсь от белесого сна, один в пустой постели Дженис, один в ее пустой кровати, один в ее пустой комнате. Утро субботы, 4 июня 1977 года, два часа беспокойного сна, восход жаркого солнца. Я дотягиваюсь до радио, включаю его: – Трое полицейских застрелены в Ольстере, задержанный обвиняется в убийстве Найрака, забастовка Ассоциации независимых телеканалов продолжается, шотландские фанаты прибывают в Лондон, Гамбургская футбольная команда покупает Кигана за полмиллиона, ожидается, что температура достигнет 70 градусов по Фаренгейту. А может, и больше. Я сижу на краю кровати, голова начинает просыпаться: Красные фонари, пистолетные выстрелы, отделения раковых больных, лагеря смертников, трупы под бежевыми плащами, кошмарные комнаты с мертвецами. Я надеваю ботинки, выхожу в коридор и начинаю колотить в дверь Карен Бернс. Глотаю воду, захлебываясь водой черной реки. Кит Ли, еще один спенсерский кадр, в джинсах, без рубашки: – Тебе чего, блин? – Дженис не видел? Карен лежит в кровати на животе, Кит оглядывается по сторонам: – Это по работе или по личному? Я заталкиваю его обратно в комнату. – Это не ответ, Кит. Это вопрос. Карен поднимает голову: – Вот черт. – Я знаю, что вы сделали с Кенни. Это стоило вам его доверия. Я бью его по лицу и говорю: – Кенни трахал Мари Уоттс за спиной Бартона. Трахни чужую женщину – и с тобой будет то же самое. Карен натягивает на голову грязную серую простыню и поворачивается ко мне своей белой задницей. Кит трет щеку и показывает на меня пальцем: – Да, ну ладно, я постараюсь не забыть об этом в следующий раз, когда сюда постучится Эрик Холл или Крейвен. Я смотрю ему прямо в глаза, не отрываясь. Он отводит взгляд, кивает сам себе. Что-то не то с ним, с нашим Китом, и дело не только в том, что Кенни получил по заднице. Но черт с ним. Я стаскиваю простыню с Карен Бернс: белая женщина, двадцать три года, судимая за проституцию, наркоманка, мать двоих детей. Я хлопаю ее по заднице. – Где Дженис? Где она, черт побери? Она переворачивается на спину, одной рукой прикрывая свою лохматку, другой пытаясь ухватить простыню: – Отвали, Фрейзер. Я ее с четверга не видела. – Разве она вчера ночью не работала? – Да хрен ее знает. Я же говорю: я ее не видела. Я набрасываю на нее простыню и поворачиваюсь обратно к Киту: – А Джо? – Что, Джо? – Что-то он затихарился. – Он уже неделю не выходит из комнаты. – Из-за того, что случилось с Кенни? – Ни хрена. Год с двумя семерками. – Ты что, веришь в астрологию? – Я верю в то, что вижу. – А что ты видишь, Кит? – Миллионы маленьких апокалипсисов и кучу тупых толкований. Я смеюсь: – Флаг повесь, Кит. Юбилей все-таки. – Отвали. – Очень патриотично, – говорю я и закрываю дверь в их маленький мирок, загаженный кучами дерьма. В замке поворачивается ключ, скрипит дверная ручка. Вот и она, уставшая и затраханная. – Что ты тут делаешь? – Я же сказал тебе, я ее бросаю. – Не сейчас, Боб. Только не сейчас. Она уходит в ванную, захлопывая за собой дверь. Я иду за ней. Она сидит на крышке унитаза и плачет. – В чем дело? – Отстань, Боб. – Скажи мне. Она сглатывает, пытаясь сдержать рыдания. Я сижу на полу, держу ее за подбородок, спрашиваю: |