Онлайн книга «1977. Кошмар Чапелтауна»
– У меня не было возможности. Но есть еще кое-что. – Давай. Я глубоко вздохнул. – Пару недель назад я ездил с ним в Престон. Там мы проверили все протоколы. – Касающиеся Клер Стрэчен? – Да, и мы должны были привезти сюда копии всего, чего у нас тут не было, чего нам не хватало. Так вот, короче, я видел один из протоколов, которые он привез сюда, и это был оригинал, а не копия. – Может быть, он взял его по ошибке? – Может быть, но это был протокол дознания. – Заключение следователя? – Да, и строчка с группой крови выглядела как-то странно. Как будто ее потом допечатали. – И что там было написано? – Третья группа. – И ты думаешь, что Радкин там что-то исправил? – Может быть. Я не… – Пока вы были там в прошлый раз? – Нет, нет. Тогда он ездил туда без меня, после нападения на Джоан Ричардс. – Но зачем ему менять группу крови? Какой смысл? – Я не знаю. – Так что же ты хочешь всем этим сказать? – Я просто хочу сказать, что это выглядело как-то странно. Так или иначе, он знает, что тут что-то не так. Морис снимает очки, трет глаза и говорит: – Это серьезно, Боб. – Я знаю. – Очень серьезно, черт побери. Он снимает трубку: – Да. Я бы хотел проверить пару протоколов, оба на фамилию Моррисон, К. Первый – от 23 августа 1974 года, предупреждение за проституцию, 1А. Второй – от 22 декабря 1974 года, свидетельские показания, 27С, по делу об убийстве ГРД, инициал П. Он кладет трубку, и мы ждем, он – протирая очки, я – грызя ноготь. Телефон звонит, он снимает трубку, слушает и спрашивает: – Ясно. А кто? Сова смотрит на меня в упор, не мигая, и продолжает говорить: – Когда это было? Он что-то записывает на полях воскресной газеты. – Спасибо. Он кладет трубку. – Что они сказали? – спрашиваю я. – Что их взял под расписку инспектор Радкин. – Когда? – В апреле семьдесят пятого. Я вскакиваю на ноги: – В апреле семьдесят пятого?! Черт, ведь она тогда была еще жива! Морис смотрит на свою газету, затем поднимает глаза, еще круглее и больше, чем обычно. – ГРД – П, – говорит он. – Ты знаешь, кто это? Я падаю обратно на стул и киваю. – Пола Гарланд, – говорит он словно сам себе, мысли за стеклами очков мчатся по коридорам в свой собственный маленький ад. Я слышу звон соборных колоколов. – Так что же мы теперь будем делать? – говорю я, разводя руками. – Мы? Ничего. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но он поднимает руку и подмигивает мне: – Предоставь это дяде Морису. Во второй раз за эту неделю я ставлю машину между грузовиками на стоянке у «Редбека». Я мало что помню о своем последнем визите в это заведение. Только боль. Сейчас же я чувствую только голод, мне ужасно хочется есть. То есть это я так себя уговариваю. Я захожу в кафе, покупаю сосиску с картошкой, бутерброд и две чашки горячего сладкого чаю. Я забираю все это с собой в комнату номер 27. Я открываю дверь и вхожу внутрь. Воздух спертый и холодный, запах пота и страха, всюду – смерть. Я стою в темном центре комнаты. Я хочу содрать грязные серые простыни, откинуть от окна матрас, сжечь фотографии и имена со стены, но я не могу. Я сижу на раме кровати и думаю о мертвых и без вести пропавших, пропавших и мертвых. Пропавших мертвых. Я еду обратно в Лидс. Моя голова раскалывается от боли. Недоеденный холодный бутерброд лежит на соседнем сиденье. Я включаю радио: Да, сэр, я танцую буги. Я думаю о том, что сказать Радкину, думаю обо всей ерунде, которую он нес, смысл которой теперь становится мне понятен. Я думаю обо всей грязи, которую ему приписывают, и о той грязи, в которой он извалялся совершенно точно. Я паркуюсь и вхожу в Милгарт — в бегущих людей, крики и топот, надеваемые куртки и хлопающие двери, думая: Еще одна: Дженис. – Фрейзер! Слава богу, твою мать, – орет Ноубл. – Что такое? – Поезжай в Морли, Гледхилл-роуд. – Что? – Еще одна. – Кто? – Еще одна почта. – Черт. И бац – я снова на ограблениях. Годфри Херст выглядит так, как будто в его кожу вросли апельсиновые косточки. Эти рытвины на его лице распухли и слиплись. – Я услышал стук, – с трудом говорит он. – Спустился по лестнице, открываю дверь – и хрясь! Думаю, они мне дверью-то по лицу и треснули. Очухался я – лежу на полу, и снова – хрясь! Наверное, пнули меня по голове. – Вот тут как раз и я спустилась, – говорит миссис Дорис Херст, сухонькая, как птичка, бледная как полотно, все еще пахнущая мочой. – Я закричала, а один из них как даст мне по лицу со всей силы. Потом он надел мне на голову мешок и связал. Вокруг нас – родители, ведущие детей со сломанными руками и кровоточащими ранами, медсестры, сопровождающие встревоженных раненых туда-сюда по приемному покою травмотологического отделения, все плачут. – Хотите верьте – хотите нет, – говорю я, записывая их показания, – хотите верьте – хотите нет, но вам крупно повезло. Мистер Херст сжимает руку жены и пытается улыбнуться, но улыбка не выходит, не выходит из-за швов, тридцати пяти швов. – Так сколько они унесли? – спрашиваю я. – Около семисот пятидесяти фунтов. – Это много или мало? – Обычно у нас по выходным вообще касса пустая, но с тех пор как Главпочтамт перестал работать по субботам… – Это почему? – Из-за сокращений, наверное. Я снова поворачиваюсь к миссис Херст. – А вы их разглядели? – Да нет, вообще-то. Они были в масках. – Сколько их было? Она качает головой и говорит: – Я-то видела двоих, но мне показалось, их было больше. |