Онлайн книга «Республика Шкид»
На Петькино счастье, немец вышел куда-то. Не долго думая, развязал Петька узелок и сунул свои золотые часики в рот. С усилием впихнул. Чуть рот не разорвал своими золотыми часиками. Щеки вспухли. Язык куда-то в постороннее место вдавился. Стерпел Петька, зубы сжал. Только сжал – немец приходит. С щипцами. Подцепил щипцами Петькин «кустюм», уволок куда-то. Вернулся, воды накачал в ванну. – Лезь, – говорит. Залез Петька в ванну, в теплую воду. Вода помутнела сразу: шутка ли – в бане Петька лет пять не был. В реке, правда, купался… Да разве такое тело купаньем отстираешь? Очень хорошо Петьке в ванне. Прямо что надо, не вылезал бы, кажется, до чего хорошо. Да только, на Петькино несчастье, немец разговорчив попался. Намыливает Петьке голову, а сам говорит. Говорит, говорит, словно речь говорит. Все спрашивает, любопытствует. И как Петьку звать по имя-отчеству, и за что попался, и где родителей потерял, и тому подобную чепуху спрашивает. А Петька молчит. У Петьки часы во рту. Петька головой орудует. Качает, кивает, мотает, когда надо. Мычит в крайнем случае. Обиделся немец, что ли, но замолчал. Стал немец воду менять. Грязную выпустил, свежей наливает. Холодной накачал, кипяток пустил. Сел в уголок на стул, газету взял. – Ты, – говорит, – сиди, отмачивайся… Когда горячо будет, – скажи. Я закрою. Мотнул Петька головой: ладно, дескать. А вода течет. Теплее и теплее становится. Прямо шпарит Петьку. Прямо обжигает тело. А немец газетку читает, ушами шевелит. Вода течет. И вот уж не может больше Петька терпеть. Ерзает, мучается, а сказать не может, крикнуть немцу не может. Не выдержал Петька, забултыхался, нырнул в горячую воду и выплюнул часы на дно. Вылетел пробкой и как заорет: – Го-ря-чо-о-о! Вскочил немец, бросил газету на пол, сунул ладонь в ванну и заверещал: – Ой, глупая мальчишка! С ума ты сходиль? Лезь вон! Живее! Схватил Петьку за плечи, вытащил вон. Рассердился. Кричит. – Что ты, – кричит, – молчаль? В такая вода курица можно сварить. Да!.. Разбавил немец воду, снова стал Петьку мылом растирать. Спину стал мылить. А Петька рукой по дну шарит. И все не может часики нашарить. Нащупал, наконец, окунулся, пихнул скользкий кругляшок в рот. А кругляшок не лезет. Ни в какую. То ли часы распухли, то ли рот у Петьки от стирки сел… Впихнул все-таки. Чуть зубы не выломал, но впихнул. Сполоснул его немец. – Хватит, – говорит, – посиди, я твой кустюм принесу. Ушел немец. Сидит Петька в мыльной воде. И вдруг видит, вода убывать стала. Все меньше и меньше воды. Пришел немец – сидит Петька в пустой ванне. Удивляется немец. – Зачем, – спрашивает, – ты воду выливал? Это вредно – сидеть без вода голый. А Петька сам не знает, почему вода вытекла. Он воду не выливал, не умеет даже, – сам удивляется. – Ладно, – говорит немец. – Одевайся скорее, скоро обед будет – опоздаешь. И подает немец Петюшке целую кучу одежи. Белье подает, штаны подает, гимнастерку… полсапожки подает. И все новенькое, все чистенькое. Стал Петька одеваться. Стал первый раз в жизни кальсоны надевать! А немец смотрит и улыбается. И Петька улыбается. Вдруг немец улыбаться перестал. Подозрительно посмотрел Петюшке в лицо и говорит: – Что это у тебя, – говорит, – из рота торчит? Что это у тебя там блестит? Вздрогнул Петька, губы захлопнул. «Вот, – думает, – дурак, бродяга! Надо было улыбнуться!» Отворачивается, плечами пожимает – пустяки, дескать. А немец не отстает, за Петькино лицо хватается. – А ну! – кричит. – А ну, разжимай зубы! Что ты там спрятал? Что у тебя там за жвачка? Раздвинул Петька челюсти. – Плюй! – кричит. Задохнулся Петька, надавил языком и выплюнул свою жвачку немцу на ладонь. И чуть не закричал от страха. На ладони у немца не часы лежали, а пробка медная, которой дырка в ванне затыкается, чтоб вода не вытекла. Пробку Петька впопыхах в рот себе запихал, потому вода и вытекла. Испугался Петька. Да и немец не меньше испугался. За полоумного Петьку принял. Залепетал чего-то. – Скажи мне, – спрашивает, – скажи мне, ради бога, зачем ты пробка в рот сувал? Разве металл можно в рот сувать? Не знает Петька, что и отвечает. Чепуху какую-то отвечает. – С голоду я, – отвечает. – Кушать хочется очень. А сам в ванну поглядывает: «Где часики?». Не видно что-то. Пусто в ванне, только мочалка мокрая лежит. Не иначе как под мочалкой часики. Ушел бы немец, тогда достать можно. Но не уходит немец. Петьку жалеет. – Ах да ох!.. Матушки-батюшки! Медная, – говорит, – штучка кушать нельзя. Сейчас вот обед будет, там дадут тебе суп, каша и кисель. А медная пробка – невкусный, твердый. Вот гляди. Бросил немец пробку в ванну. Звякнул металл. Видит Петька – нагнулся немец за мочалкой. Сейчас мочалку поднимет, а под мочалкой… Ах! Не долго думая, рухнул Петька на пол и заорал благим матом: – У-о-о-ой! Кинулся к нему немец: – Что с тобой? А? Что с тобой? А Петька орать не перестает, бьется бедняга в ужасном припадке. – У-о-ой! – орет. Заметался тут немец. Забегал. Стул уронил и выбежал вон. Бросился Петька к мочалке. Так и есть – лежат под мочалкой часики. Схватил Петька часики, воду стер, полюбовался – солнце на ладошке горит… Полюбовался Петька и сунул солнце в новый казенный карман. Только сунул, – немец вбегает. С пузырьком в руках вбегает. – Нюхай! – кричит. – Нюхай скорей нашатырного спирта. Закачался Петька, понюхал из пузырька, чихнул и в себя пришел. Быстро напялил на себя остальную одежду, ботинки надел, каблуком прихлопнул. Жмут слегка новые полсапожки, да ничего, – приоделся зато Петька чистым пижоном. И кушак застегнул. И волосы пригладил. «Эх, – думает, – жалко, зеркала нет. Поглядеться бы, каков я мальчик». – Идем обедать, – сказал немец.Только вышли они в коридор – звонок. Бежит звонок по всем этажам. С шумом несутся ребята по коридорам. С топотом, с гиком. – Обедать! – кричат. – Обедать! Петьку чуть не уронили, затолкали, поволокли. Потерял Петька немца. |